1.
Я позволю себе напомнить, что такое бейсик, потому что, как ни странно, за многочисленными практиками как раз основа — то, из-за чего бейсик назван бейсиком, — начала теряться.
Как вы помните, технически это устроено так, что в паре один рассказывает, второй — слушает и расспрашивает, и третьим у них возможен еще супервизор, который наблюдает за этой коммуникацией. Затеяно это все для того, чтобы участники заметили, почувствовали практически, что между тем, что каждый чувствует своим «Я», между «мной» и «миром» (который вообще-то обычно кажется очевидным: я в мире, вот мой мир, вот я) находится нечто малопрозрачное и искажающее видение, а именно — психика.
Удивительным образом для каждого из нас «Я» очевидно, и когда-нибудь об этом «Я», которое очевидно, мы все-таки обязательно поговорим, — об этом «Я», которое ускользает от любых определений, всегда находится «за».
Но пока мы говорим о психике. Так вот, в практике бейсика психика может быть обнаружена благодаря тому, что когда один рассказывает о себе, о чем-то своем, а другой — его слушает и в меру необходимости расспрашивает, есть возможность обнаружить, что миры через призму индивидуальной психики — разные, и то, что для одного очевидно, то для другого, по меньшей мере, неочевидно, а иногда странно, и, соответственно, наоборот.
В рамках этого мастер-класса по бейсику я всячески прошу не забыть себя в содержании. У нас бывают так называемые тематические или исследовательские бейсики, где мы как бы пользуемся техникой бейсика для исследования каких-то содержаний. Но иногда это выливается в то, что участники начинают настолько интересоваться содержанием, что забывают про себя и бейсик, получаются просто посиделки с разговорами о каких-то содержаниях. Я бы очень хотел, чтобы на предстоящем мастер-классе такого не получилось. Поступок, конечно, очень интересная тема, но вместе с тем это как раз такая тема, которая заставляет обратить внимание на людей, об этом поступке рассказывающих и расспрашивающих. Содержание индивидуального поступка всегда неочевидно, а неочевидность — основная «фишка» бейсика.
Все, что рассказывают, все содержание должно пониматься не как внешнее содержание, а как встреча «внутреннего» (что бы под этим ни понимать) и «внешнего» в личности рассказывающего. Поэтому стандартный бейсик мы начинаем с события, и событие является первым ярким примером встречи внешнего и внутреннего — то есть событие для человека оказывается событием тогда, когда нечто внешнее, выделяемое как некоторый квант содержания, имеет внутренний смысл для рассказывающего.
И тут, конечно, достаточно легко обнаружить, что для слушающего внешняя канва имеет совершенно другой смысл. При некотором опыте можно обнаружить, что даже в случаях видимых совпадений, когда возникает ощущение, что вот-де у меня так же, достаточно расспросить чуть подробнее, и оказывается, что так же, да совсем не так. А в поступке это особенно ярко.
2.
Теперь мы переходим к тому, что такое «поступок».
Тут будет немножко теории, продолжающей линию теоретических лекций. Я напомню нашу основную схему. Человек преимущественно живет на уровне Эго. Эго — это инстанция управления поведением. Эго управляет поведением в режиме трех модальностей: «нельзя», «нужно» и «можно» (ННМ).
Эго «сидит» на том, что мы условно назвали «Зверушкой» — биопсихическом организме, обладающем своей анатомией, физиологией и, что больше всего нас интересует, своей этологией, — то есть набором инстинктов и тому подобных поведенческих программ. Так вот, на этот набор «садится» Эго и в каждой конкретной ситуации сортирует эти поведенческие программы сеткой ННМ.
До Эго инстинкты и прочие побуждения Зверушки доносятся посредством буферной промежуточной инстанции, которую в соответствии с традицией психоанализа мы назвали «Ид» или «Оно». В обычных режимах жизни и функционирования мы, живущие своими Эго, со Зверушкой контакта практически не имеем. Нужны какие-то очень особенные обстоятельства, касающиеся либо каких-то значительных поражений мозга, либо очень больших стрессов, чтобы человек перешел в не-человеческий, Зверушкин режим функционирования. Но это бывает очень редко, практически мы с этим не сталкиваемся, — ни в себе, ни в других.
Эго, как мы знаем, не едино, Эго — множественно. Эта множественность по-разному описывается у Гурджиева, у Берна, и еще есть ряд концепций, по-своему описывающих множественность Эго. Это странный феномен, обычному человеку он не известен, потому что обычный человек думает, что его «Я» непрерывно и когерентно. Между тем, это обычное «Я» не обладает ни непрерывностью во времени, ни когерентностью в содержании, а наоборот, — дискретно во времени и разделено между разными Эго по содержанию.
Это довольно сложная картинка, в детали сейчас входить не буду, но для темы «поступок» это разделение является важным, фактически решающим, потому что Эго ведет себя автоматически. Те программы, которые в Эго заложены, автоматически исполняются человеком, и человек ведет себя в соответствии с тем, как его научили воспитатели, как принято, как оно (Эго) считает нужным. Как вы знаете и помните, конечно, из Гурджиева по Успенскому, «Я» не замечает переходов между разными Эго, что обеспечивается так называемыми «буферами». И еще тем, что в каждой крупной группе субличностей другая группа, другое «Я» каким-то образом представлено. Скажем, приходя с работы домой, человек сильно меняется, но не замечает этого, потому что в его домашней жизни и разговорах с женой, а иногда и с детьми, работа как-то представлена, и соответственно, в его «Я» на работе домашняя жизнь тоже как-то представлена, они взаимно более или менее согласованы, и человек имеет возможность не замечать переходов. Более того, тут нужно сказать даже сильнее: обычный, не психологизированный, живущий обычной жизнью человек — не имеет возможности эти переходы замечать.
Однако же, наступают моменты, когда действительности перемешиваются, сталкиваются, и человек попадает впросак. То есть он оказывается в ситуации, когда невозможно выбрать, каким Эго надо действовать, или ни одно из его Эго не может обойтись с этой ситуацией, потому что ни одним из них эта ситуация не предусмотрена.
Как правило, обычные Эго обычных людей стараются эти ситуации «проскакивать». Либо вообще их не замечают, то есть как бы теряют сознание, ведут себя в этих ситуациях кое-как и с большим трудом, и уж, во всяком случае, быстро забывают: это неудобно, неприятно, неловко, моментами даже неприлично. Но психологизированные люди, те, кто этим интересуется, могут эти ситуации замечать и как раз в этих ситуациях обнаруживать свои разные Эго. Более того, тут самое волшебное состоит в том, что при этом можно обнаружить, что «Я» ни одним из этих Эго не является. «Я» являет собой нечто большее, включает в себя это, но не сводится к этому.
Если не дать себе сбежать, то можно остаться при недоумении, в мире, который не определен для Эго. Дальше, конечно, находится какое-то поведенческое решение, и какая-нибудь группа Эго это решение себе присваивает. За счет этого система Эго расширяется, и момент проходит. В случаях специально организованного обучения возможно, что на этих моментах вырастает нечто большее, чем Эго, — то есть сознательный выход на следующий слой, где появляется понимание выше Эго и воля выше Эго.
Так вот, поступок вызывается столкновением разных Эго. Поступок вызывается ситуацией, когда человек позволяет себе заметить нестандартность ситуации. Я думаю, что не сильно отойду от общеупотребительного смысла слова «поступок», если скажу, что поступок, во всяком случае, не автоматичен. Обычное функционирование одной из субличностей никто не будет описывать как поступок. Чтобы совершить поступок, нужно оказаться в нетривиальной для себя ситуации и на эту ситуацию нетривиально отозваться. То есть воспринять нетривиальную ситуацию как вызов и на вызов отозваться.
3.
Я начну с двух родов поступков, которые описываются довольно просто и которые общепонятны. Бывают так называемые «дурные поступки» и «хорошие поступки».
Часто описывают дурные поступки в стиле, что Эго, якобы, уступает драйвам, желаниями или влечениям Зверушки. Очень важно чтобы мы понимали, что это совершенно не так. В каждом случае всегда сталкиваются разные субличности. У Эго относительно его ННМ существуют «допуски», — вообще-то нельзя, но если очень хочется, то можно. Или, скажем, вообще-то надо, но если тебе очень лень, и ты не сделаешь, не случится ничего страшного.
Поведенческая динамика Зверушки описывается тем, что у Лоренца называется условным термином «парламент инстинктов». Какой инстинкт, какой драйв в данный момент окажется сильнее, таково и будет поведение. А Эго, в отличие от этого, работает на жестких программах ННМ, и эти жесткие программы имеют, как ни странно, столь же жесткие допуски: нельзя, но при определенных условиях можно позволить себе некоторую слабость, нужно, но опять же, при определенных условиях можно позволить себе не сделать.
— А это обязательно одно Эго? Это может быть так, что одному Эго нельзя, а другое Эго-состояние говорит: «Да можно, можно!»
М.П.: Может быть. Об этом конфликте как раз и будет речь, и именно здесь и возникает поступок — когда сталкиваются два таких Эго, одно говорит, что надо обязательно сделать, а другое говорит: «Смотри, ведь можно и не сделать». Или одно говорит, что нельзя ни в коем случае красть яблоки из чужого сада, а второе говорит: «Ну ведь очень хочется, и никто не заметит».
Когда человек оказывается в ситуации одновременного совместного действия этих разных Эго по поводу одной и той же внешней ситуации, он совершает выбор. В этой конструкции важно: ни одно из Эго, ни одна из субличностей выбор совершить не может, выбор совершает кто-то еще, не сводящийся ко всем Эго, задействованным в ситуации.
То есть, если столкнулись разные Эго, и ни одно из них автоматически решить ситуацию не может, и если человек это заметил, вот тут включается некое «Я» другого порядка, — тот, кто может выбрать. Очень важно почувствовать, что ни одно Эго выбрать не может, они все четко запрограммированы. Все «можно» и все допуски в каждом Эго запрограммированы, и там никаких поступков быть не может. Когда человек, который позволяет себе немножко подвирать, немножко подвирает, в этом нет никакого поступка, а вот когда человек, который не позволяет себе ни слова неправды, столкнулся с какой-то совершенно особой ситуацией и решает её в пользу возможности солгать...
У Гюго есть такой персонаж, Жан Вальжан, и он попал в ситуацию, когда у него спрятался вор, за которым гнались. И он должен либо выдать того, кто ищет у него спасения, либо солгать. Там он романтически выбирает солгать, спасая человека.
— Вы говорите о моменте осознания того, что ни одно Эго не справляется. Вот этот момент осознания, он является обязательным? (Да). Мне кажется, осознается чаще конфликт, а не то, что два Эго вошли в противоречие.
М.П.: Да, конечно, осознается конфликт и невозможность выйти из ситуации, не делая личный выбор. По моим старым описаниям в этот момент, собственно, и появляется личность, выбирает личность. Теперь я бы сказал, что это основа того, что впоследствии станет ускользающим «Я». Но неважно, какими словами про это говорить, а важно, что появляется какое-то «Я», не сводящееся ни к каким Эго, и делает выбор.
4.
Дурной поступок от хорошего отличается не в момент поступка, не в момент выбора. В момент выбора человек всегда уверен, что выбирает наилучшим образом. Это может быть миллисекунда, но в момент, когда он действует, он действует наилучшим возможным для него образом, он сделал единственный и наилучший выбор.
Потом наступает следующий момент, когда человек оценивает свой выбор. Тут включается система Самости, ценности, включается отсылка к референтной группе, которая как-то оценивает этот поступок. И человек в конце концов решает, совершил он хороший поступок или дурной. Сколь бы ни давила среда, социум, референтная группа, папа и мама, этот второй выбор человек в конечном итоге все равно делает сам, оценивая свой поступок либо как хороший, либо как дурной. И вслед за этим выбором строится новая система Эго, которая ассимилирует возникший способ поведения.
Это отличается от обычного использования допусков, когда в систему Эго уже включен какой-то допуск, и человек говорит: «Ну знаю, что нехорошо, но сделаю». Это другая ситуация, здесь нет никаких выборов, а есть функционирование определенного Эго с определенными жесткими допусками.
Но поскольку ни одно Эго выбрать поступок не могло, то ни одно из прежних Эго и оценить поступок не может. Надо сделать еще один выбор, оценив поступок как хороший или дурной. И дальше включив его в то, что «так впредь поступай», — но это будет уже не поступок, а новое Эго. Либо, наоборот, «никогда больше так не делай». Либо — «говори себе, что так нехорошо, но все равно делай», то есть включи собаку сверху, включи собаку снизу, и поскольку мы знаем, что собака снизу всегда выигрывает, она и будет выигрывать.
5.
Есть другой род поступков, которые не относятся к области хороших и дурных, а относятся к «нехоженым землям».
Однажды мне надо было писать какой-то отчет, я обращаюсь к руководителю: «Расскажи, как писать?» Он мне говорит: «На эту тему в этой области никто еще никогда ничего не писал, так что как ты напишешь, — так и будет, и впредь все так и будут писать, потому что ты создашь образец». И мне пришлось совершить поступок.
Вот еще пример ситуации, с которой, наверно, сталкивались все, кто публиковал какие-нибудь переводы. Английский текст на русский в принципе непереводим, и приходится как-то своими (русскими) словами излагать английскую мысль, которую ты понял. И эти «свои слова» всегда — один из возможных вариантов, они всегда съедают кусочек английского смысла, который там был, и добавляют кусочек русского смысла, которого там не было. И поскольку меня эта тема всегда волновала, обычно, переводя для своих, я писал варианты, и из двух-трех вариантов было более или менее понятно, что автор хотел сказать. А потом мне заказали перевод для серьезного издания — Франкла «Человек в поисках смысла». Это было серьезное издательство, и мне объяснили, что варианты в тексте недопустимы, и, опять же, — как напишешь, как переведешь, так и будет. И огромная масса советских читателей (тиражи тогда были огромные) узнает автора по тому, как я изложу его мысль. И понятно, что английский текст до собирательного советского читателя не дойдет никогда, а вот как я скажу, так и будет. И вот я, имея два-три варианта, делаю выбор.
Это поступок не хороший, не плохой, его оценить невозможно, но чтобы сдать текст, мне этот выбор приходится делать. Тогда мы работали, оттачивая каждую фразу, и приходилось делать этот выбор, и это каждый раз был поступок. Сначала мне было трудно, меня ломало при этом выборе, потому что я же понимал свою безумную ответственность — советский читатель будет судить о Франкле по моему стилю (как в анекдоте про Шаляпина: «Мне Рабинович напел»).
Потом, конечно, я натаскался, это стало автоматическим, я начал автоматически находить наилучшие варианты, и это перестало быть поступками, а стало Эго-рутиной.
6.
И в случае хороших и дурных поступков, и в случае «нехоженых земель» нужно иметь в виду, что, совершая поступок, ты выбираешь не только реальность, — скажем, как будет издана эта книжка, — а выбираешь себя. В случае перевода, например, ты выбираешь свой стиль, формируешь свою стилистику, а дальше, как мы знаем, стиль — это человек. Каждым поступком ты выбираешь не только поведение, ты выбираешь и себя. Эго не справилось, Эго на данную ситуацию уже нет, и, выбирая какое-то поведение, ты этим меняешь систему Эго.
Соответственно, есть еще один род поступков, — можно их назвать громким именем «экзистенциальные», когда ты сознательно выбираешь не только и даже не столько способ действия, сколько ты сознательно выбираешь себя как человека, который поступает вот так.
Одно дело — это я, как наблюдатель, как психотехник, глядя на человека, говорю, что он выбирает себя, но вообще-то человек выбирает, украсть ли ему яблоко, сказать ли ему эту фразу так или сяк, и не имеет при этом в виду, что он выбирает себя. А бывают особые ситуации, где, скажем, принц выбирает, что, несмотря на то, что он принц в изгнании, и вообще на необитаемом острове, вообще никто не видит и никогда не узнает того, что он навсегда в изгнании на этом острове, но все равно он поступает определенным образом, потому что он выбирает оставаться принцем.
Я не думаю, что этими четырьмя типами я описал все, что можно сказать о поступках. Надеюсь, что материал, который мы получим на бейсике, даст нам новый импульс для каких-то еще классификаций, но хотя бы этот минимум нужно иметь в виду.
7.
Теперь, в заключение, два слова о том, как расспрашивать и как рассказывать. Как вы понимаете, в центре этой истории находится момент выбора, поэтому имеет смысл рассказывать так, чтобы было понятно, что же за выбор лежал за ситуацией. А если рассказчик не очень ясно сумел это увидеть, то, своим расспросом расспрашивающий должен попытаться это прояснить, избегая при этом построения так называемых «рационализаций». И когда удается, восстановить момент выбора и поймать, что же там — каким образом и что выбирал человек на самом деле, — то это и есть самый важный и успешный момент бейсика. Потому что понять, почувствовать, как человек выбрал, это и значит понять другого человека, хорошо отдавая себе отчет, что я бы, во-первых, скорее всего в его ситуации его выбора не оказался, потому что для меня, например, это кажется тривиальным. А во-вторых, даже если и насколько я могу себе представить ситуацию этого выбора, я бы, конечно, выбрал иначе, и у меня все иначе. И вот если я пойму и почувствую эмпатически, и мне удастся на миг хотя бы схватить эту штуку — как же он выбрал, вот тут я добрался до этого человека, я понял. Вот это момент понимания, того самого понимания, которое находится за пределами Эго. Поэтому рассказывать и расспрашивать имеет смысл, целясь на вот такое понимание. То есть рассказывать, целясь на то, что тебя поймут, а может, заодно при этом ты и сам себя поймешь. И, соответственно, расспрашивать, стараясь понять вот это вот — что за совершенно другой человек, не похожий на меня, со своим миром сидит напротив и рассказывает эту странную историю.
— Как это связано с тем, что ты вначале про психику рассказывал? Я понял другого человека, или я понял, как у него устроен этот психический аппарат?
М.П.: Я понял, что у другого человека психический аппарат устроен иначе, и он живет в другом мире, хотя столы и стулья у нас общие.
— И это ты и называешь «понял другого человека»?
М.П.: Да. При этом, конечно, я не имею в виду аналитическое описание того, как устроена его психика, это в большинстве случаев невозможно и ни в одном случае не нужно.