Если мы хотим чудесного, нам нужно сначала подтянуться до уровня нормальной жизни, устроиться там уверенно и при этом еще не забыть, зачем мы туда попали.

Колонка психотерапевта

 1.

В последнем цикле из нескольких лекций мы представили человеческий путь как лабиринт, по которому мы ходим в полусонном, полубессознательном состоянии, кружась по одному и тому же месту. При этом мы говорили о надежде, что выход из лабиринта есть. То есть эти лабиринты должны быть так устроены, что в принципе выход всегда есть. Как в компьютерной игре, которая потеряла бы смысл, если бы перехода на следующие уровни не существовало. Его надо найти, это не просто, для этого есть какие-то условия, но, в принципе, он всегда есть. И, в общем, плодотворно думать, что жизнь наша с вами тоже так устроена, что переход на уровни повыше всегда есть.

Для этого нужно несколько вещей: во-первых, нужно представлять себе мир иерархически, то есть иметь в виду, что есть что-то выше и что-то ниже, представлять себе, что выше нас наверняка что-то есть, и ниже нас наверняка что-то есть, и мы можем подниматься, а можем падать. Дальше знающие люди говорят, что если мы не поднимаемся, то мы падаем, то есть лабиринты так устроены, что сами по себе они ведут вниз. Дальше, нужно хотеть подниматься вверх, — то есть иметь для этого желание и иметь для этого волю. И есть еще такое специальное представление об устройстве этих лабиринтов, что, опять же, как в компьютерных играх, там есть так называемые артефакты, — то есть какие-то элементы поля, которые содержат в себе более высокую энергию и дают возможность ее извлечь, ею подпитаться, если найти артефакт и суметь им воспользоваться. И есть порталы, — то есть какие-то такие специальные места, через которые можно пройти. То есть пройти выше можно не где угодно, а только в специальных местах, и плюс к тому для этого нужна специальная более высокая энергия, ведущая к более высоким состояниям, то есть порталом тоже еще надо уметь воспользоваться. Это про устройство лабиринта.

Дальше мы говорили о том, что для того, чтобы иметь такую возможность, нужно оказаться в сознании, то есть что большинство людей, которые в полусне движутся по этим лабиринтам, порталов увидеть не могут, артефактов не замечают, потому что бредут по накатанным путям, и в состоянии полусна ничего этого не видно. Для того, чтобы начать видеть артефакты и порталы, надо, во-первых, их искать, во-вторых, надо находиться в специальном состоянии сознания, то есть как минимум представлять себе, где ты есть, что ты там делаешь, и иметь возможность посмотреть шире, глубже и выше. И, конечно, для этого надо иметь соответствующую мотивацию, то есть надо очень хотеть.

По этому поводу я сейчас добавлю одну существенную вещь. Хотеть тоже нужно вовремя. То есть если говорить абстрактно, то можно подумать, что надо двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, триста шестьдесят пять дней в году все время иметь мотивацию на то, чтобы подняться выше. Естественно, никто этого не может, так не бывает. Как сказал бы уважаемый нами Гурджиев: «Этого не может сама Дева Мария». Хотеть нужно вовремя.

У учителя Беинса Дуно есть такой замечательный образ: почему некоторые люди знают, что Бог есть, а некоторые люди может даже и ищут, но не находят. «Бог», конечно, это некоторая условность, можно использовать и менее избитые, истоптанные слова, — Высшее, Единый, чего-нибудь в этом роде. Так почему? Эти люди к вечеру начинают искать солнечный свет, ищут, идут на свет, прибегают, — оказывается там лампочки, бегут — вон там дальше свет, а там тоже лампочки. Бегают, бегают, за ночь безумно устают, в конце концов под утро плюхаются сонные. Встает солнышко, они спят. Солнышко встало, прошло, зашло, они проспали, к вечеру опять просыпаются, начинают искать Солнце...

Когда есть самопамятование, то есть мы вспомнили где мы, что мы делаем, и что происходит, если мы имеем мотивацию и ощущение вертикали (то есть что есть ловушки, а есть, наоборот, артефакты) — если все это включается, тогда обычное состояние замутненной кажимости через несколько более ясное состояние видимости доходит до действительности. А действительность мы определяли как действие по отношению к реальности и отклик реальности на наши действия, это действие и этот отклик вместе создают действительность. Так вот когда это происходит, у нас есть, оказывается, выбор какую действительность мы строим. Поскольку миры множественны, и мы с вами множественны, мы имеем возможность выбирать, какую действительность, какой мир мы строим, и, соответственно, если уж мы имеем такую возможность, то мы и в ответе. То есть речь идет об экзистенциальном выборе.

2.

Самым крупным помолом можно выделить три ступени такого выбора.

Первый экзистенциальный выбор — это выбор отвечать или не отвечать за свое существование, за то, как ты живешь. Здесь нужно различить уровни: «макро», «мезо» и «микро». На макро-уровне ты можешь быть плотником или академиком, или, как в известном анекдоте про чукчу, по четным он — академик, по нечетным — оленей пасет. Уже здесь есть выбор — отвечаешь ли ты за то, кем ты служишь. Либо ты говоришь: «Ну что ж, так вышло, куда я теперь денусь?» — и сваливаешь все на обстоятельства, на каких-то других людей, иногда на родителей, иногда еще на кого-нибудь. На мезо-уровне есть выбор, как это происходит: какой ты плотник, или какой ты академик. И, наконец, на микро-уровне, где мы живем от момента к моменту, — например, академик думает, что он академик, а на самом деле он в этот момент на жену орет, — тоже есть выбор: заметить ли и принять ли на себя ответственность за реальное протекание своей жизни.

Свойство ли это наших времен, или всегда так было, но в жизни окружающих нас людей есть постоянный фон какого-то недовольства, неудовлетворенности, что-то у нас всегда не так. Можно на это жаловаться, и тем достигать равновесия, гомеостаза. Либо можно, не жалуясь никому, поискать, что не так, и если есть возможность это изменить, — то изменить, а если нет такой возможности изменить, — принять.

Это первый экзистенциальный выбор — возможность на разных уровнях принимать или не принимать на себя ответственность за свое существование, за свою жизнь. Как вы понимаете, особенно имея в виду микро-уровень, эта штука не одноразовая, это не то, что я однажды сказал, стукнув себя копытом в грудь: «Я принимаю на себя ответственность». Это происходит постоянно: либо в данный момент я принимаю на себя ответственность, либо в данный момент я не принимаю на себя ответственность. И у большинства из нас это флюктуирует, то есть в какой-то момент мы полны желания р-работать над собой и ответственно относиться к своей жизни, а через пять минут у нас что-то не так, нам наступили на хвост, жизнь наша не хороша, и тут же мы начинаем искать, кто виноват в том, что наступил нам на хвост.

За этим наступает момент второго экзистенциального выбора. Это сложнее, это труднее понять, но это чрезвычайно важно практически. Можно пытаться управлять своей жизнью самолично и самовольно, решивши, что если я отвечаю за свою жизнь, — так я ее сам и построю. Однако же люди — существа промежуточные, так что, с одной стороны, речь идет о личной ответственности, а с другой стороны, это может быть либо «дьявольская» ответственность, когда человек пытается сам себе все сделать, и сам под себя все сгрести, либо какая-то иная, когда человек ощущает себя частицей чего-то большего и не гребет под себя, а чувствует себя, — как мы не раз с вами говорили, — работником негэнтропии. Про это есть формула из Нового Завета: «Кто не с нами, тот против нас, и кто с нами не собирает, тот расточает». Это не формула партийности, это четкое указание на то, что человек как промежуточное существо имеет возможность либо собирать ради Единого (в сторону негэнтропии), либо расточать (ведя себя эгоцентрично). Как говорил Станиславский, одни любят искусство в себе, другие — себя в искусстве. В этом — культивировать искусство в себе, или любоваться собой в искусстве — и состоит второй выбор.

И, наконец, третий экзистенциальный выбор. Допустим, мы такие сознательные, — а другие сюда не ходят, — мы хотим искренне и от всей души собирать для Единого. Здесь сразу вступает в силу простое обстоятельство, что это надо еще уметь и делать. Если ничего не умеешь, — то ничего не будет, и если умеешь и не делаешь, — тоже ничего не будет. 

Есть анекдот, как сидят в трактире социалист, анархист и монархист и спорят о судьбах России. С душой спорят, заинтересованы они в судьбах России. А во дворе трактира, — естественно, грязь, слякоть, Россия, — лошадь тащит какой-то воз, поскользнулась, падает, возница начинает ее кнутом стегать, она подняться не может. И ни одному из этих наших деятелей, радетелей о судьбах России, не приходит в голову вылезти, помочь этой лошади, подсадить немножко этот воз, они продолжают ожесточенно спорить о судьбах России.

Как постоянно напоминают нам знающие люди, немногие из нас поставлены на такие места, чтобы делать великие дела. Как правило, события крупного масштаба, даже в нашей собственной жизни, от нас мало зависят. Но всегда есть масштаб, в котором нечто нам подвластно, — обычно это микро-уровень, — и все дело как раз в том, чтобы действительно делать то, что человек может.

Здесь я хочу вам напомнить идею, про которую часто забывают, но которая для Работы-над-собой, для реального принятия на себя ответственности за свою жизнь абсолютно необходима. Это Гурджиевская идея трех сил. И там дело обстоит следующим образом: есть активная сила — желание работать, есть пассивная сила — инерция обыденной жизни. Они сталкиваются лбами, зависают, и ничего не происходит. И у огромного количества людей с весьма благими намерениями так оно и есть: они хотели бы, «но к завтраку это проходит».

Так вот, третий элемент — согласующий, без которого активный и пассивный не встречаются, не производят ничего, — это оргформы, организационные формы работы. Без организации работы, — такой организации, которая вписывается в пути обыденной жизни, и тем укоренена в пассивном элементе, и, вместе с тем, является действительно реальной Работой, и тем укоренена в активном элементе, — без этого согласующего элемента, то есть реально организованных форм Работы изо дня в день, из недели в неделю, с какими-то действительно осмысленными идеями и методами, под каким-то руководством, — без этого вообще ничего не будет.

А выбор состоит в том, найти ли третий элемент, оргформы Работы и следовать им, или мечтать, но ничего не делать и ничего не уметь и ничего не мочь.

3.

Я постоянно упоминал о том, что обнаружение светящихся артефактов, обнаружение и прохождение порталов опирается на чувство ценностей, на какое-то различение, на понимание, что хорошо и что плохо, что красиво, что не красиво, что благо, а что зло. И мне часто задавали вопрос, откуда берутся эти ценности. Ведь ценности могут быть интроецированы, и становятся тогда псевдо-ценностями. Это когда Хорошие Девочки и Хорошие Мальчики выучивают наизусть, как надо и как не надо, что ценно и что не ценно, и попадают совсем куда не надо.

Вот недавно я работал с одной парой. Люди несколько лет общались душа в душу, а потом он очень истово интроецировал идею, что евреи — враги человечества. А тут выяснилось, что его возлюбленная — еврейка, он ей сообщил, что евреи — враги человечества, и… В итоге они расстались.

Так вот, откуда же берутся не интроецированные, а реальные, живые ценности?

Об этом стоит рассказать, потому что это очень важно, потому что каждый из нас, — не то что бы мы все, «все» в данном случае не работает, — каждая/каждый из нас, должен хорошо понимать, что спросить не у кого: никто никого не может научить тому, что ценно, и что не ценно. И для того мы здесь на Земле и живем, чтобы формировать свои индивидуальные ценности, за которые мы отвечаем, и жить в соответствии со своими ценностями, отвечая за то, куда мы движемся. Потому что если кто-нибудь научит, и ты, не дай Бог это возьмешь некритически, то ты, скорее всего, попадешь ловушку, это будут не твои ценности, и Бог его знает, откуда они взялись, и чего они стоят, эти не твои ценности.

Так вот, рассказываю. Как всегда три силы, три уровня, три источника.

Во-первых, сверху. В основании Европейской культуры, насколько мы знаем, был Сократ, который, как известно, ходил в своих Афинах по агоре (то есть общественной площади), приставал к людям и задавал им вопросы. Или люди к нему обращались, считая его мудрым, а он говорил, что единственное, что он знает, — что он ничего не знает. Он задавал людям вопросы и, в рамках техники сократического диалога, — то есть спрашивая, спрашивая и спрашивая, — не отпускал, пока человек не приходил в полное замешательство. Спрашивал он: «Вот ты видишь красивые вещи, ты любуешься, и ты, наверно, отличаешь красивую вещь от некрасивой вещи, и красивые вещи ты ценишь, а некрасивые тебе не нравятся. А красота, сама по себе, есть ли нечто? А добро, само по себе, есть ли нечто? А истина, сама по себе, есть ли нечто? Есть ли красота как таковая, сама по себе? Есть ли добро, в отличие от зла? Есть ли истина, в отличие ото лжи?» Как вы понимаете, отсюда пошла вся Европейская философия, и христианская религия пошла отсюда же. Это указание на то, что есть какой-то верх. Напомню, что без понимания вертикали, без понимания градиента, то есть различия верха и низа, все это вообще не имеет смысла. Так вот, есть какой-то верх, и на самом верху есть нечто, что являет собой ценности: красота есть что-то, добро есть что-то, есть красота, есть добро. Мы можем знать, что это, можем не знать, но мы не можем не ощущать, что есть нечто такое.

Некоторым пояснением может служить идея, что человек — элемент вселенной, и как таковой он гармонизован со всей вселенной. И высшие ценности можно понимать как способы гармонизации человека со вселенной, — не больше, не меньше.

Второе — сбоку. Люди в своих жизнях как-то организованы. Организованы в какие-то общества, имеют культуру, живут в цивилизации, и эта организация, очевидным образом, является каким-то слепком, какой-то тенью этих самых вечных ценностей. Иначе бы люди не выжили. Те сообщества, те культуры, те цивилизации, которые начинают очень уж сильно отклоняться от высших ценностей, вымирают. Что, так или иначе, в то или иное время со всеми цивилизациями и происходит: как только отклонение становится критическим, цивилизация гибнет.

Почему?

М.П.: Потому что вечные ценности являются способом гармонизации человека и вселенной. И если данный социум слишком далеко от них отходит, то он оказывается во вселенной нежизнеспособным. Потому что устройство цивилизации должно отображать способ гармонизации человека и вселенной, а если данный социум оказывается слишком не гармоничен, он сам себя съедает, он гибнет.

У всего есть свое время существования. В том и состоит закон энтропии, что все с течением какого-то времени протухает, и в том состоит закон негэнтропии, то есть наша с вами работа, что на месте гибнущей цивилизации, — например, сегодняшней нашей, — возникает какая-то еще.

Итак, мы посмотрели источник ценностей «сверху», и источник «сбоку». По Гурджиеву — это так называемые «влияния С» (сверху) и «влияния В» («сбоку»), — то есть сочетание того, что пришло сверху, с тем, как живут люди в своих сообществах.

И, наконец, есть источник снизу, — то есть от нашей с вами практической жизни. Это описывается просто, а делается сложно. Каждый из нас ищет, — скажем условно, не цепляясь к словам, — счастливой жизни, ищет для себя счастья, что бы он под этим ни понимал. При этом этот каждый движим «сзади» неудовлетворенностью своей жизнью. Сзади, — Толстой это описал в красивом образе, — «сзади гонит бык». А спереди какие-то мечты, то, как бы хотелось. Это вещи очень индивидуальные. Люди наделены чудесным разнообразием, — астролог сослался бы тут на планеты в знаках и домах, — и это делает неповторимо разнообразным их движения к своему счастью. Каждый и каждая движутся к своему счастью своими путями, учитывая и используя культурные ценности, ориентируясь на собственные смутные представления о высших ценностях. И этот поиск и есть ответственное существование человека.

Тут мы возвращаемся к самому началу. Почему речь именно об экзистенциальном выборе, а не эссенциальных представлениях? Дело в том, что тут никто никому не судья, тут каждый человек отвечает за то, как он/она видит свое счастье и движется к своему счастью, — если на первом уровне принимает на себя за это ответственность, если на втором уровне встает под Закон, а не пытается подгрести под себя, и если, соответственно, на третьем уровне имеет формы для осуществления этого движения.

Эта Работа, это движение, поскольку это вещь экзистенциальная, начинается в том месте, где человека застает Работа, то есть в тех условиях, с теми его неувязками, с теми его «тараканами», как принято говорить, какие есть. И хорошо бы понимать, что наша Работа, — это не то, что нужно заставлять себя делать (хотя иногда приходится и заставлять), а по сути это — движение к собственному счастью, не больше и не меньше.

Из этого следует один странный вывод, — очевидный для ума, трудно постижимый для реальной психики, вместе с тем совершенно необходимый и очень оптимистичный: в смысле времени Работа всегда перпендикулярна текущему времени жизни. Она всегда, в каждый момент текущего времени ортогональна всему остальному. В каждый момент текущего времени жизни она начинается как бы заново. То есть Работа в этом смысле всегда начинается. Работа всегда начинается в данный момент, и всегда начинается в том месте, где ты есть, в том состоянии, в котором ты есть, оттуда, где ты начинаешь, и всегда ты начинаешь двигаться к своему счастью, с одной стороны, убегая от своих несчастий, а, с другой — стараясь реализовать, воплотить свою мечту. Что, кстати, накладывает на наши мечты большие требования: нужно, чтобы они нас вели.