(Статья опубликована в журнале «Кентавр» № 18 ноябрь 1997 г.)
Нижеследующие соображения навеяны докладом Н.Г.Алексеева на «Методологических чтениях» 97-го года. Доклад был посвящен культурному значению методологии; один из его тезисов, насколько я помню, состоял в том, что необходимо различать культурное значение частных средств, развитых Московским Методологическим Кружком, и самого «методологического действа», которое время от времени осуществляется в любой достаточно развитой интеллектуальной культуре (докладчик приводил в пример, в частности, Сократа).
Что касается культурного значения средств - этот вопрос в рамках представлений ММК достаточно прост, даже тривиален. Оно, — «культурное значение», — имеет место постольку, поскольку средства транслируются, используются, развиваются и пр.
Здесь, естественно, возникает определенное противоречие. Средства в самом широком смысле слова, — онтологические картины, способы действования, даже идеологические подходы, — составляют то, что сейчас принято называть «парадигмой». Между тем, «правящая», так сказать, парадигма стремится к устойчивости, то есть в принципе противостоит «методологическому действу», — даже если она, «правящая парадигма», по своему содержанию возникла из недавнего «методологического действа».
Но, в общем и целом, все это достаточно хорошо известные и многообразно описанные коллизии в рамках культурного процесса.
Культурное значение «методологического действа» тоже понятно. Исходя (с внутренней точки зрения) с одной стороны из проблем, с другой — из возможностей, существующих в наличной парадигме (или эко-системе парадигм), оно, это «действо», призвано (с внешней точки зрения) осуществлять (или по крайней мере, инициировать) смену парадигмы в том или ином масштабе: единичной ли парадигмы, «куста» или эко-системы парадигм или даже культуры в целом («методологическое действо» Сократа, — если взять его как собирательный символ, — может быть примером последнего).
Но при этом возникает еще одна тема, со своим, правда очень специфическим, «культурным значением»: тема личности, которая «методологическое действо» инициирует, тема культурного значения личного действия.
Тема личности, по самой сути дела, должна развертываться в личном плане, поэтому я позволю себе начать со своей истории. Я пришел в Кружок, потому что мне был обещан «способ жизни». На моих глазах (и при моем весьма скромном участии) происходил переход от содержательно-генетической логики к теории деятельности, от теории деятельности - к системному и методологичскому подходу. Переход к ОДИ застал меня «в дверях»: как и многие другие, я уходил, пройдя свою «школу-десятилетку». В то время я полагал, что меня обманули: обещали способ жизни, а предложили «всего-навсего» способ мышления.
Сейчас я понимаю, что был не прав. Для Г.П. методология была именно способом жизни (мне он, правда, не подошел, но это уже к делу отношения не имеет). О том, что я теперь понял про «методологический подход» как способ жизни, я и хочу рассказать.
Сначала небольшое концептуальное отступление. Антропологические подходы можно, — исключая пневматологические направления, — «крупным помолом» разделить на три фундаментальные парадигмы (и четвертую не-парадигму, о которой речь отдельно). Первая — квази-биологические представления о человеке как об «организме» (особи, индивиде и т.п.). Эта парадигма до сих пор имеет хождение, например, в разных вариантах «научной» психологии, от бихевиоризма до психоанализа.
Вторая парадигма — социо-культурная. Независимая жизнь, развитие, а в ярких случаях — даже и собственно существование приписывается здесь социальным и культурным системам. Человек, как выражались в ММК (антропология которого, если о таковой можно говорить, ближе всего именно к этой парадигме), есть лишь «материал» для этих систем.
Есть еще третья парадигма, с точки зрения которой человек является по своей сути коммуникацией. Среди известных ее представителей можно назвать М.Бубера, М.Бахтина и др.
Критика парадигм такого рода с экзистенциальной (четвертой) точки зрения может быть хорошо представлена хасидской притчей, которую пересказывает В.Франкл («Человек в поисках смысла»). Сосед жалуется на соседа, что принадлежащая тому кошка украла у него и съела три фунта мяса. Ребе, который призван вершить суд, просит принести весы, взвешивает кошку, обнаруживает, что она весит ровно три фунта, и задумчиво говорит: «Мясо — вот оно... А где же кошка?»
Иными словами, человек, являясь, по выражению Франкла, «трансценденцией», принципиально не может быть «схвачен» никакими парадигмами.
Будучи наследником второй парадигмы, додумав ее до крайних выводов (чего, например, не мог позволить себе Л.С.Выготский, осмыслением работ которого в ММК много занимались) и полагая, в результате, что человек является человеком постольку, поскольку на нем «паразитирует деятельность» (в мои времена это было постоянно звучавшей формулой), Г.П. не мог не столкнуться с вопросом, кто же при этом такой он лично. Тем более, что экзистенциальная установка была ему не чужда (в личных разговорах Г.П. не раз с большим сочувствием отзывался о работах Ницше).
С точки зрения парадигмы получалось, что он, как и все остальные — «агент деятельности». С точки зрения более широкой идеологии это «не проходило». Социо-культурная парадигма очевидно тяготеет к обоснованию тоталитаризма (слава Богу, Л.С.Выготский не успел этого заметить), а идеология ММК была вполне анти-тоталитарной. Г.П. любил говаривать, что мы-де — представители «правящего класса», подразумевая прежде всего ответственность сознательного, мыслящего человека не только даже за себя лично, но и за существование вокруг себя, во всем доступном ареале.
Здесь я опять имею возможность обратиться к упомянутому докладу Никиты Глебовича. Один из его тезисов состоял в том, что «предметом», или действительностью, к которой направлено внимание методологического подхода в варианте ММК, является организация деятельности. Мне эта формулировка кажется очень точной, и она позволяет дать ответ на вопрос о том, кем является Методолог.
Имея своим «предметом» организацию деятельности, он оказывается равномощным всей совокупности социо-культурных систем. Начиная свой путь как «материал деятельности», на котором эта деятельность «паразитирует» (благодаря чему он, — как необходимо помнить, — только и является человеком), Методолог становится «вровень» с системами деятельности, получив возможность управлять ее (их) организацией.
(Здесь, правда, возникает некая принципиальная трудность: невозможность в рамках самого подхода ответить на вопрос, откуда же он, Методолог, берется. (Очевидный в рамках парадигмы ответ, что к этому приводит развитие деятельности, с экзистенциальной точки зрения столь же очевидно является бессмыслицей). Эта трудность может быть пояснена еще одной эзотерической притчей. Некий незадачливый проповедник рассказывал пастве, как Бог, создав первого человека из глины, повесил его сушить на заборе. И сколь ни туго соображали слушатели, у одного из них возник-таки вопрос, откуда же взялся забор. — Но с этой трудностью сталкивается всякий подход, лишенный пневматологического измерения.)
Полезно заметить, что возможно это лишь постольку, поскольку системы деятельности не организуются в глобальную Гипер-Систему, и методология не становится «органом» такой гипер-системы, а принципиально представлена Методологами (во множественном числе) с различными парадигмами средств, методов, подходов, целей, установок и пр. Как выразился однажды один из участников Кружка: «Мы все тут – парадигматики»; Г.П. поморщился, но возразить ему было нечего, кроме, впрочем, вырвавшейся у него однажды всердцах на семинаре по системам фразы: «Если бы вы только понимали, как много нужно знать, чтобы обсуждать эти вещи!»
Впрочем, противоречие между социо-культурной парадигмой, в рамках которой развертывалось «методологическое действо» ММК, и экзистенциально-личностной установкой, которая этой парадигмой, вроде бы, исключалась, в определенном смысле выражало принципиальную коллизию страны, в которой Г.П, довелось работать. Человек предполагался «винтиком» системы (и после смерти «отца народов» в системе, вроде бы, не должно было остаться никого, кроме винтиков), но системе постоянно нужны были небывалые достижения, а, кроме того, в силу свой тупой неповоротливости она постоянно попадала впросак, и от «винтиков» тут же требовалось личная инициатива, граничащая с экзистенциальным выбором (переходить эту границу не рекомендовалась, и, питаясь результатами «переходов», система постоянно старалась уничтожить переходящих).
Вместе с тем, личная инициатива в обществе с ослабленными механизмами саморегуляции требовала значительного и специфического внимания к объективным и субъективным особенностям системо-устройства и не способствовала культивированию равнодушного к системе «личного творчества».
Таким образом, представление о системно-методологическом подходе в организации деятельности явилось своевременным ответом на исторической ситуацией поставленную проблему. Нынешняя регрессия российской истории к временам всеобщего идиотизма делает этот ответ неактуальным в пределах месяцев или лет, но времена меняются, и хороший ответ на серьезную проблему обязательно будет рано или поздно востребован.
С другой стороны, личное интеллектуальное усилие, если ему удается уловить «дух времени» и ответить на его вызов, становится экзистенциальным фактом независимо от того, принят ли культурой к реализации получившийся в результате этого усилия проект. Георгию Петровичу, по-видимому, общение с «духом времени» удалось вполне.