…Что касается сознательного и намеренного страдания как метода Работы, — понимайте эту идею проще: делать то, что должно быть сделано, именно вами и именно сейчас. Сознательное страдание — это непрерывная борьба с собственной ленью…

Из разговора со знающим человеком.

Теория и методы - структура личности

Личность истинная и ложная, подлинная и «неподлинная»  

1. Практическое введение в тему

Вопрос о подлинности или не подлинности себя и своего существования встает далеко не перед всеми. Если такой вопрос не стоит, то читать все дальнейшее бесполезно. Если же этот вопрос представляется значимым, тогда, прежде чем читать теоретические рассуждения, полезно отнестись к нему практически.

Можно поставить практическую задачу: попробовать отделять в себе «свое» от «чужого». Можно находить для этого различные методы и техники, но они будут (или не будут) работать только при условии, что задача действительно ясно поставлена и актуальна.

Наверное, у каждого человека уже есть какой-то «вкус», какое-то различение в себе «своего» и «не своего». Каждый желающий может найти для себя несколько определенных, ярких примеров. Дальше можно постараться находить таких примеров как можно больше, начать «калиброваться» (более «свое», менее «свое», ближе/дальше, намного ближе/немного ближе, и т.п.), присматриваться, прислушиваться.

Необходимо с самого начала знать, что нет и не может быть никаких внешних «критериев» подлинности, это может определяться только очень специфическим внутренним «чувством». А это внутреннее чувство может, конечно же, обманывать, и поначалу и будет обманывать, так что сортировку придется производить снова и снова, сплавляя свое ядро в удовлетворяющее самого себя единство.

Специфический, но очень важный случай различения подлинности и не подлинности, — это когда человек полагает, что его заставляют делать (или думать, или чувствовать) нечто. Когда ему, например, приходится много работать, чтоб прокормить семью, причем ни его работа, ни эта семья ему как бы вовсе не нужны (была такая история про молодого человека, который считал «своими» лишь четверть часа, когда он утром вставал раньше всех и один, в тишине и покое, выпивал свою чашечку кофе). Шаг к возвращению в подлинность здесь состоит в том, чтобы честно признать ситуацию и четко рассмотреть, за что на самом деле человек платит. Пусть это будет страх, или вина, или долг. Если он осознает, что он «проплачивает», это проплачиваемое на данный момент и будет его до-некоторой-степени-подлинным. А дальше уж он решит, действительно ли ему необходимо это проплачивать, или он может это как-то изменить.

Надежда состоит в том, что, будучи сам не чуждым социуму, с которым человек «вынужден» вступать во взаимоотношения, — потому что ему от этого социума чего-то нужно, и социуму за это «нужное» надо чем-то платить, — так вот, будучи не чуждым этому социуму, человек может решать хотя бы некоторые из своих задач, одновременно вступая в адекватные взаимоотношения с социумом.

Начавши такую практическую работу, можно послушать и почитать, что думают об этом разные люди, которые с этой проблемой сталкивались не понаслышке.

2. Два края, две границы

В нынешнем социуме человека с детства воспитывают преимущественно как социальную единицу, «члена общества». Вопрос о том, быть ли человеку «самобытной личностью», если и встает, то значительно позже. По Эрику Эриксону, возможное начало становления личностью относится к периоду юности, когда просыпается возможность индивидуализации, но будут ли реализовываться юношеские «мечтания», или юноша и девушка будут жить «как все», — это, как правило, решается еще позже.

У современных обществ есть потребность в «личностях», поэтому развитие такого рода обществами допускается, но, как правило, социальных «мест» для личностей очень немного. Поэтому в известных нам обществах становление личности затрудняется (или фасилитируется — как посмотреть) конкуренцией. Победители в этой социальной «гонке» получают возможность развивать некоторые (тоже лишь те, которые нужны для выполнения «завоеванной» функции) способности, вплоть до обретения возможностей самобытного самовыражения (в гуманистической психологии это получило название «самореализации»), — впрочем, как правило, узко направленного (таков «великий футбольный вратарь» или «знаменитый пианист»). Прочие остаются функционерами, лишь в ничтожной мере использующими свой «человеческий потенциал».

Быть «личностью» вне социального контекста если и возможно, то еще труднее. Такое существование личности подстерегают еще более многочисленные опасности (например, маргинализация, несовместимая с бытием личностью). Промежуточный вариант — закрытые общества, в том числе так называемые «эзотерические». Впрочем об их существовании и деятельности мы узнаем, опять же, от людей, выходящих на социальную «поверхность». О личностях вне социального контекста мы знаем мало, если не ничего.

Нынешний социум, в рамках которого происходит воспроизводство нынешних людей, занят по сути воспроизводством не людей, а самого себя. Люди для него — функциональные «клетки», и их развитие нужно ему лишь в той степени, в какой они функциональны. Если человек хочет развивать-ся, он сталкивается с тем, что это не нужно социуму, он будет делать это на свой страх и риск и часто вопреки основным социальным трендам.

«Основная биологическая тенденция любого организма, — пишет известный психолог, блестящий теоретик и практик так называемой bodywork, Моше Фельденкрайз, — это развитие своих возможностей в наибольшей степени. Между тем, современное общество довольствуется минимальным развитием индивида. Фундаментальное развитие его способностей прекращается в раннем отрочестве, поскольку общество требует, чтобы молодое поколение как можно скорее превращалось в полезных членов общества, ... собственно же развитие продолжается лишь в исключительно редких случаях. Только необычный человек будет продолжать совершенствовать образ себя, реализуя свои потенциальные способности ...»

Впрочем, приведенное — характерно гуманистическое — сетование имеет как теоретически, так и практически слабые места. Теоретическая слабость его в том, что в биологии организм как таковой не является ни единственной, ни даже центральной единицей. Особь — всего лишь экземплификация вида, а с другой стороны, — член ансамбля особей, формирующих «актуальный срез» экосистемы. И то, и другое ограничивает особь в разворачивании ее «потенциала», который нужен скорее как богатство генофонда, дающее возможность виду выживать в изменяющихся условиях, чем как настоятельность реализации. Так что биологически тенденция единичного организма к развитию закономерно ограничивается указанными объемлющими структурами.

Что касается человека, то аналогичные ограничения, — а, с другой стороны, требования, — накладываются на него его исторической ситуацией. По большому счету только тот достоин права реализовывать свои способности, кто ставит их на службу соответствующим объемлющим структурам. Речь здесь, конечно, идет не о конкретных социальных структурах, в наше время весьма убогих, однако же стремящихся поставить человека себе на службу. Каковы эти структуры, кому/чему служить, — вот реальный вопрос для человека, поставившего перед собой задачу индивидуализации.

Дело в том, что «человек сам по себе», каким мы его знаем,  даже в своем развитии удручающе не интересен. Критика гуманизма с этой точки зрения полно реализована Хайдеггером (и другими экзистенциалистами). Фельденкрайз определенно сочувствует человеку, которого заставляют слишком рано становиться «полезным членом общества, так что его «образование после раннего отрочества  фактически ограничивается приобретением практических и профессиональных знаний и умений», но, с другой стороны,  как смешно и нелепо выглядит  великовозрастный муж — отец семейства, который, вместо заботы о содержании этого семейства, бодро «поет на гитаре», теша свои эксгибиционистские наклонности!

Однако же не менее грустно и нелепо выглядит стареющий и более или менее преуспевающий юрист, ненавидящий свою работу и иногда горько вспоминающий, что когда-то хотел быть музыкантом...

Задача, следовательно, состоит в том, чтобы найти ту меру индивидуализации, которая не превращает «нормального обывателя» (то есть просто хорошего человека) в вечного социально-безответственного юнца, но и не делает его функциональным колесиком переживающего свой «цивилизационный крах» социума.

3. «Твердое Я» Мюррея Боуэна

Важный для нашей темы материал содержится в методологии «дифференциации Я», принадлежащей одному из отцов-основателей так называемой «семейной психотерапии» Мюррею Боуэну.

Внешняя несвобода человека в значительной степени определяется, по Боуэну, его внутренней несвободой. Как отмечает Боуэн, в своем «недифференцированном» состоянии человек «ведется» инстинктивно-эмоциональной системой, причем не только и даже не столько «своей», сколько системой инстинктивных и эмоциональных взаимосвязей в малых (и больших) сообществах, в которые он входит (в частности — семейной системой). Интеллект недифференцированного человека подстраивается под эмоции, отношения и способы поведения, диктуемые микро- и макро-коллективными инстинктивно-эмоциональными системами. Меж тем у «дифференцированного» человека интеллект не «склеен» с инстинктивно-эмоциональной сферой, независим от нее (это, собственно, и называется у Боуэна «дифференциацией»). Такой человек способен составить себе когнитивное представление о ситуации, в идеале совсем не определяемое трендами инстинктивно-эмоциональной системы, или определяемое ими в небольшой степени. Такой человек «думает сам». Имея самостоятельную и более или менее объективную картину ситуации, дифференцированный человек способен также и действовать в соответствии с этой картиной, а не с тем, куда ведут его эмоциональные реакции. Разумеется, не предполагается, что хорошо дифференцированный человек бес-чувствен; предполагается, что он не подменяет разум «слепыми» чувствами.

Впрочем (цитирую), «никто не может стать абсолютно объективным и никто не может достичь такого состояния, чтобы эмоционально не реагировать на семейные ситуации. Но даже небольшой прогресс в этом направлении поможет… смотреть на эмоциональную систему семьи слегка «со стороны», что в свою очередь позволит по-другому взглянуть на саму природу человека. … Стараясь быть более объективным в отношении семьи, человек принимает на себя особую роль, которая важна для самоуважения и которая помогает ему развить свою индивидуальность и ответственность… Критический момент в терапии можно считать пройденным, когда человек оказался в состоянии увидеть различие между эмоциональным и интеллектуальным функционированием, а также выработал приемы, позволяющие использовать это знание для решения проблем, возникающих на его жизненном пути».

Однако же относительно независимое функционирование интеллекта — не единственный критерий правильной (по Боуэну) дифференциации Я. Боуэн различает «твердое Я» и «псевдо-Я». «Твердое Я» является у человека своим собственным, оно «слагается из четко определенных представлений, убеждений и жизненных принципов, которые попадают в Я из жизненного опыта через процесс интеллектуального рассуждения и в результате тщательного отбора». Благодаря этому истинное Я обладает единством и когерентностью: «Каждое убеждение твердого Я, каждый жизненный принцип сочетается со всеми другими» (здесь можно вспомнить представления Хайнца Кохута о Self в отличие от Эго).

Основание для того, чтобы называть «истинное Я» «твердым» состоит в том, что «твердое Я» способно противостоять не только реакциям собственной эмоционально-инстинктивной системы, но и давлению окружающих. «В любой конкретной ситуации оно говорит: «Вот это я, я в это верю, на том стою, это буду делать, а этого не буду». … Совершая выбор, человек становится ответственным за себя и за последствия своих действий. … Твердое Я будет действовать в соответствии со своими принципами даже в самой жесткой и тревожной ситуации».

В отличие от этого «псевдо-Я слагается из широкого круга принципов, верований, житейской мудрости и знаний, которые считаются «правильными» и усваиваются потому, что этого требует группа. Поскольку эти принципы приобретаются под давлением, они бывают случайными и не сочетаются друг с другом, хотя индивид может и не осознавать их противоречивости...»

«Псевдо-Я создается под давлением эмоций и под давлением эмоций же может быть модифицировано. Любая эмоциональная единица, будь то семья или целое сообщество, осуществляет давление на членов своей группы с целью подчинения идеалам и принципам группы. … Псевдо-Я — это притворное Я, … это актер, оно может быть представлено многими разными Я. … Для большинства людей несложно определить явное притворство, но, поскольку каждый из нас немного актер, бывает весьма трудно определить тонкое притворство. … хороший актер может быть настолько реалистичным, что без детального знания особенностей функционирования эмоциональных систем и ему самому и окружающим его людям бывает невозможно разграничить твердое я и псевдо-Я… Псевдо-Я создается по образу и подобию системы отношений, и оно является предметом обмена в системе отношений».

И, наконец: «На основании своего опыта работы с этими понятиями я убедился, что у всех нас количество твердого Я меньше, а псевдо-Я гораздо больше, чем думает большинство из нас».

4. «Личность» и «ложная личность» почти по Успенскому

Петр Демьянович Успенский, ученик и последователь Георгия Ивановича Гурджиева, в своей книге «В поисках чудесного» сделал попытку систематического изложения «учения».

Интересующая нас тема затронута у него в понятиях «сущности», «личности» и «ложной личности». Достичь полной понятийной ясности в этой теме Петру Демьяновичу не удалось, поэтому я позволю себе додумывать этот материал дальше, доопределяя и даже несколько переопределяя термины и пользуясь представлением о трех силах — активной, воспринимающей и согласующей, — которые, по Гурджиеву, необходимым образом участвуют в формировании любого явления.

Говорится, что у «обычного» человека сущность пассивна, личность — активна. Где же третья сила? Если попробовать расшифровать идею, которую Гурджиев изложил питерской группе (позже термины использовались Георгием Ивановичем иногда иначе), пользуясь идеей трех сил, может получиться так: три силы — это сущность, личность и культура. Что когда активно, что пассивно и что выполняет согласующую роль, варьирует в зависимости от ситуации.

Возьмем в качестве примера модное в московских кругах обучение тайцзи. Здесь возможны различные «расклады» трех сил, в зависимости от которых это обучение происходит так или иначе и дает те или иные результаты. Первый значительный водораздел связан с вопросом, используется ли тайцзи для (физического) развития ученика, или ученик используется как «сосуд» для трансляции культуры тайцзи. В последнем случае активной силой является сама культура тайцзи (передаваемая инструктором), ученик разделяется на «сущность» и «личность». Далее есть опять две возможности. В одном (очень хорошем) случае ученик органично, своей сущностью принимает «учение» и у него формируется (не ложная!) «личность» (фрагмент личности), прекрасно выполняющая, например, так называемую «форму».

Я настаиваю на том, что это именно «личность», потому что бессмысленно предполагать, что в человеке заложена, как его «сущность», такая сложная последовательность достаточно причудливых действий, как «форма» тайцзи. Таким образом, в процессе обучения сущность оказывается здесь воспринимающей силой, а личность — согласующей (результирующей). Когда обучение закончено, сущность — себе на потребу — может становиться активной и выполнять «форму», пользуясь личностью как воспринимающей, а усвоенная культура оказывается в таком случае согласующей силой.

В другом (более, к сожалению, обычном) случае ученик, как говорят, «формально» осваивает ту же «форму», у него формируется фрагмент ложной личности, он «по заказу» (социальному, в том или ином виде) выполняет эту форму, насилуя свою пассивную сущность, которая от этого ничего не имеет для себя, а лишь предоставляет свои энергии для социального «перформанса».

То же самое можно увидеть на примере обучения фортепианной игре. Если девочка для бабушки ходит в музыкальную школу и для учительницы выучила сонату Моцарта и отбарабанила ее на зачете, — она создала в себе фрагмент ложной личности. «Ей самой» это совершенно не нужно и не интересно, разве что ее волнует, какую отметку ей поставят и будет ли бабушка ею довольна.

Если же способный ученик хорошего педагога развился до того, что может осмысленно сыграть ту же сонату Моцарта, — он создал фрагмент (не ложной) личности, который позволит его сущности проявить-ся (проявить себя) в определенной социокультурной ситуации, например, на серьезном концерте, где он уже не показывает «себя» и «свои успехи», а реально участвует в процессе культурной жизни. Сущность артиста в таком случае проявит себя через его личность, владеющую определенным фрагментом культуры.

Теперь рассмотрим случай, когда тайцзи используется для развития ученика (физического, эмоционального и пр.) В таком случае задача физического развития («потребности», грубо говоря, тела) становится активной силой, культура, которой владеет учитель или инструктор, в качестве воспринимающей силы используется в качестве подручного средства, и ученик формирует, в качестве согласующей силы (результата) соответствующий фрагмент (не ложной) личности, умеющей воплотить двигательные задачи сущности в последовательности движений определенного стиля, формы и характера.

«Сущность», по Гурджиеву, это то, с чем человек рождается, говоря на психологическом языке это так называемые «задатки». Как задатки разовьются в навыки, умения, потом способности, зависит от того, с каким культурным материалом будет человек работать. Будучи одаренным двигательным типом, он может стать мастером тайцзи, великим футболистом или прекрасным матросом, — да и мало ли еще кем. Это в «сущности» не записано.

Но вот если душа его лежит к выращиванию цветов, а он вынуждает себя чертить планы доменных печей, — тут возникает несоответствие, и с трудом вырабатываемые навыки «не ложатся» в собственную личность, а остаются разрозненными фрагментами личности «ложной».

(Продолжение следует...)