(привет Теуну Марезу)
Теун Марез — автор последовательности книг (пока — 5 томов) о Работе над собой, которую он понимает как следование «учениям толтеков». Произносить его имя следует, как поясняет переводчик одного из томов, «Тэй-уун Маа-риз», а означает это «Предводитель великой воды». Тексты его терминологически следуют за Кастанедой, но, несмотря на это, он, как справедливо утверждает редактор перевода, более или менее значителен сам по себе. Мне кажется, что Теун Марез несет некую весть, насыщенную к тому же интенсивным энергетическим импульсом.
1.
Следуя реальной индейской шаманской традиции, Теун Марез организует свое описание определенного пространства Работы в виде ориентированного по странам света креста.
Три его направления — северное, западное и южное — соответствуют трем углам треугольника, в рамках которого мы в нашей Мастерской обычно осмысливаем свою Работу: образ жизни (более узко — образ действования), образ себя и образ мира.
В четвертом — восточном — направлении мы расположим ситуацию, бросающую экзистенциальный вызов человеку (как работнику-над-собой, так и простому смертному, ненароком попавшему в лапы своего предназначения). Ситуация могла иметь место в прошлом (тогда она становится предметом переработки в рекапинге), может иметь место в настоящем (тогда это ситуация вызова) или предполагаться в будущем (предчувствование, планирование, проектирование и т.п.)
Ситуация является воплощением установок и представлений, сформированных в остальных трех направлениях, и, в свою очередь, служит материалом для формирования — закрепления или изменения — этих установок.
В центре креста находится еще одна, пятая точка — точка выбора: является ли человек «воином Духа», стремящимся использовать свои возможности, или жертвой обстоятельств, с которой все обходятся. Да и грех с таким человеком не «обходиться». Если он — жертва обстоятельств, то он, собственно, ничем иным не является, кроме как материей. И как таковой он всеми «воинами» и рассматривается — как обстоятельство их борьбы. И тогда его чаще всего втягивают (если не втаптывают) в эти обстоятельства. И не потому что другие воины и не-воины плохо к нему относятся, а просто потому что если он не Дух, то он — материя.
Я вообще-то не очень люблю термины «битва», «воин» и тому подобные. Но в данном случае речь действительно идет о том, что воин выходит на битву с самим собой, — то есть с «материей себя», которая тянет его вниз, — для того, чтобы возвысить себя, а вместе с собой и всю свою материю, до Духа.
2.
Рассмотрим основное значение четырех направлений или «измерений» (в смысле английского dimensions).
2.1.
Итак, на «востоке» у нас — ситуация: прошлая, нынешняя или будущая.
Как мы не раз говорили, обычный человек относится к ситуации пассивно: он в нее попадает, а попав — реагирует в соответствии с набором имеющихся у него представлений о способах действия, образом себя и своей картиной мира. Комфортную ситуацию обычный человек переживает облизываясь, дискомфортную — отплевываясь, но, так или иначе, его «нечто» протаскивает через ситуацию, и если он даже благодаря этому меняется, то не по своей воле.
Человек работающий относится к ситуации как к шансу, понимая, что его Сновидящий (или, в более принятых в нашей культуре терминах — Душа[1]) посылает нас сюда, как свое сновидение или воплощение, с одной единственной целью: только здесь, в этой мере плотности, можно оформить и развить определенные способности и обрести опыт, в котором Душа и все выше нее стоящие инстанции, вплоть до Отца нашего Абсолюта, собственно, и обретают себя.
Работа с прошлой ситуацией — рекапинг; в нынешней ситуации человеку необходимо делать экзистенциальный выбор; будущая ситуация создается намерением создать ее или не допустить. Важно помнить, что воин Духа осуществляет свой выбор не с точки зрения комфорта или дискомфорта ситуации, а с точки зрения Духа, то есть, говоря практически, — Работы-над-собой.
Нужно, впрочем, напомнить, что иногда человек по Благодати попадает в ситуации выше своего обычного уровня, в которых ему остается только благоговейно присутствовать.
2.2.
На «севере» нашей схемы — область образа действования: поведение, делание, неделание и пр.
Обычный человек, попав в ситуацию, особенно дискомфортную, сразу же задает вопрос, что ему делать. Это неправильный вопрос, и отказ от него — первое, самое общее и продуктивнейшее неделание, какое только может осуществить человек, приобщенный к Работе. Обычный человек ничего не может делать в ситуации (кроме как реагировать), потому что все доступное ему делание, а также образ себя и картина мира, как раз и привели его в эту ситуацию.
Так что Работа в «северном» направлении естественным образом начинается с неделания. Неделание по своей сути есть приостановка того реагирования, которое автоматически следует из ситуации: там, где обычный человек реагирует, человек работающий приостанавливает ре‑акцию и благодаря этому получает возможность акции, то есть использования шанса.
Впрочем, не следует забывать, что осуществление акции (иначе говоря — делание) — это особая работа, требующая творчества, результаты которого аккумулируются в виде мастерства творческого делания в различных областях жизни.
2.3.
На «западе» — образ себя. Фундаментальный выбор состоит здесь в том, воспринимать ли себя обыденно или волшебно.
В.Франкл, основатель второй Венской школы психотерапии, в этой связи утверждает, что человек по своей сути есть трансценденция: существо, которое постоянно превосходит себя, выходит за свои пределы. По Франклу, человек, отказывающийся от своей трансцендентной природы, — невротик, теряющий смысл жизни. В разных словах эту мысль разделяет большинство психотерапевтов гуманистического направления, утверждая, что «обычные» люди — вовсе не «нормальны». У Ч.Тарта есть замечательный термин, характеризующий отношение «обычных» людей к себе и к миру: «невротическая рациональность».
Но выбор суров: если не обыденно, то волшебно, со всеми вытекающими отсюда следствиями и требованиями. Либо я — волшебное существо Вселенной, шагающее в неизведанное, либо — слепок всех прошлых ситуаций, начиная от Большого взрыва и кончая тем, как обидела меня моя мама.
Много путаницы возникает в связи с так называемым «стиранием личной истории». Некоторые думают, что это действие состоит в том, чтобы превратиться в Ивана‑родства‑не‑помнящего. Но дело совершенно не в этом. Оставаясь ребенком этих родителей (причем, по возможности, благодарным ребенком), нужно суметь перестать быть детерминированным этим фактом. Иными словами, в дополнение к рождению в теле родиться в Духе. Практически это, среди прочего, дело рекапинга: при прохождении заново значимых ситуаций нужно понять, чем эта ситуация тебя сделала, и, вернувшись назад, воспользоваться, если нужно, альтернативными возможностями.
Только нужно помнить, что в таких случаях нельзя быть никаким: экзистенциальный выбор всегда конкретен. Творчески создавая выход из ситуации, мы тем самым всегда выбираем себя.
2.4.
Наконец, на «юге» — картина мира.
Есть два негативных описания мира. Одно — мир как полностью детерминированный. У Дж.Лилли есть описание, когда он в измененном состоянии сознания реально представил себе мир полностью детерминированным и не имеющим никаких вариантов; это оказалось безумным страданием для Души, одним из самых тяжелых состояний в классификации Дж.Лилли.
Второе — мир как «юдоль страданий»: «Бог терпел и нам велел». То есть эту жизнь надо перетерпеть («Жизнь тяжела, но, к счастью, коротка»), а там, если хорошо перетерпишь, тебя наградят, на небо возьмут.
Альтернативное описание мира — это мир как место творческого воплощения, место, где учатся, где, имея некоторые задатки, воплощают их в способности, а имея способности — применяют их к делу. А для этого надо что-то с этим миром делать, и такой мир — мир как место предметного обучения — предоставляет для этого возможности.
Мастерство творческого делания создает то, что иногда называют «второй природой» — предметный мир культуры во всем его многообразии. Было бы совершенно неправильно постоянно «бунтовать» против этого мира. Порабощающим Дух он становится лишь тогда, когда из творческого превращается в автоматически навязывающий себя «спящему» человеку. Как пишет Поль Рикёр («Социус и ближний»), «недостаток социального существования современного человека не в том, что он идет против природы; ему не хватает не природности, а милосердия».
3.
Теперь рассмотрим оси. Они тоже имеют свое значение и особый смысл.
Горизонтальная ось. Для обычного человека горизонтальная ось символизирует воплощение в ситуации его установок: называть ли это системой конденсированного опыта по Грофу, сценарием по Берну («Ну почему это всегда со мной случается?»), и пр. — одним словом, того, что в «Вечерах на Хуторе близ Диканьки» называется «каженный раз на этом самом месте».
Для Работающего человека горизонтальная ось — это шанс, дающий возможность каждый раз стать иным.
То есть, соотношение направлений на этой оси состоит в том, что только для Работающего человека существуют шансы в ситуации, и только наличие конкретных ситуаций с их конкретными шансами, то есть конкретная таинственность мира, дает возможность человеку Работать.
Тут можно добавить одну деталь, которая выявляется не в направлениях, взятых по отдельности, а только на горизонтальной оси в ее целом — кастанедовскую идею чувства собственной важности. При страдательном отношении к ситуации и при наличии чувства собственной важности, человек воспринимает ситуацию как устроенную специально для того, чтобы что-нибудь ему «сделать» (плохое, конечно же). Это может сопровождаться интенсивным чувством жалости по отношению к себе.
Есть такая история про знаменитого Насреддина. В село приехал большой цыганский табор. Несколько дней стоял на главной площади, много шуму было. И однажды ночью этот цыганский табор стал сниматься с места, чтобы переехать куда-то дальше. Ехали они все со своими кибитками, лошадьми, с большим шумом по той улице, на которой жил Насреддин. Он накинул жилетку на кафтан и вышел к калитке, чтобы посмотреть, что за шум. И тут один молодой цыган, проезжая мимо, наклонился, сорвал жилетку с Насреддина и умчался. Тогда Насреддин подумал: «А, это они все затеяли, чтобы жилетку у меня украсть».
Это представление о ситуации, как специально организованной для того, чтобы «мне что-нибудь сделать», вытекает из нормального детского эгоцентризма, но перешедшего в ненормальное мировосприятие якобы взрослого человека.
Вертикальная ось. Мир, такой, какой он есть, — то есть, «неостановленный», — крутится и крутит нас, как белок в колесе, ровно в той мере, в какой мы отдаем свою произвольность на откуп его постоянному детерминированному «верчению». Тогда человек оказывается автоматической частью автоматически функционирующего мира. И загадки в таком мире быть не может.
Если мы останавливаем реагирование, то мы тем самым останавливаем мир. В частности, автоматическое восприятие является следствием непрерывного реагирования на мир. Такое реагирование, наряду с воображаемой непрерывностью Эго, обеспечивает то, что мир кажется таким, каким он кажется. Если это реагирование остановить, мир оказывается таинственным.
Посередине же круга, на пересечении осей, как уже говорилось, у нас есть выбор: прекращая реагирование и останавливая тем самым мир в данной конкретной ситуации, отказываясь быть тем, чем мы были только что, трансцендируя себя, мы можем стать волшебными существами Вселенной.
В том, собственно, и состоит тайна и чудо, что этот выбор у нас есть.
4.
Теун Марез в своих «четырех постулатах сталкинга» («Учение Толтеков», том 3) описывает возможности выбора в каждом из четырех направлений. Это последовательное описание того, как делается выбор в пользу шанса, Работы, а не давления и мучения, то есть в пользу жизни, а не смерти. Опираясь на это описание и, вместе с тем, критикуя его, мы можем сформулировать собственные «постулаты Работы».
Последовательность постулатов соответствует круговому движению против часовой стрелки по нашему кресту: (1) восток (ситуация) — удивление или проблема, (2) север (образ действия) — возможность решения, (3) запад (образ себя) — «я сам» как часть задачи, и (4) юг (картина мира) — мир как загадка.
4.1.
Первый постулат у Теуна Мареза звучит так: следует понимать, что весь мир и то, что он в себя включает, представляет собой бесконечную загадку.
Комментарий. «Весь мир» — это слишком абстрактно. Нельзя тематизировать (то есть делать темой, подвергать сомнению) «все» сразу. Это могло бы вести только к безумию. «Весь мир» — это неточность Теуна Мареза, который все четыре угла уже прошел и возвращается к первому, зная, что было у него в четвертом. А если мы двигаемся последовательно, то загадка должна быть загадана, и загадка делит мир на условия загадки, которые известны, и то, что загадано, то есть неизвестно.
Загадку нельзя выдумать, это вещь спонтанная. Загадка к нам приходит из мира, ее создает ситуация. Шанс, «кубический сантиметр» которого нужно поймать, приходит из мира.
Иными словами, проблемная ситуация (восточное направление) появляется из мира (южное направление) движением против часовой стрелки. Для обычного человека из обыденного мира приходит тривиальная ситуация, для работающего человека из таинственного мира приходит загадка или проблема.
Загадка приходит к нам в двух видах: во-первых, в виде жизненных проблем, во-вторых, в виде познавательного удивления.
Жизненные проблемы — это то, через что большинство людей реально приходят в Работу. Я сошлюсь здесь на свою лекцию под названием «Постановка психотерапевтической проблемы». Там утверждается, что дискомфорт, даже очень тяжелый, может не быть ни загадкой, ни проблемой, и не будет таковой до тех пор, пока мы не сопоставили его с иным состоянием дел, которое мы обозначаем как, во-первых, желаемое и, во-вторых, хотя бы в принципе достижимое. Тогда, если мы сопоставляем два состояния: дискомфортное, которое имеем, и желательное состояние, — мы как раз и получаем то, что называется намерением, причем оформленное в конкретном жизненном материале. Материал, — напомню, — разделяется для нас на известный, в котором проблема стоит, и на нечто неизвестное — «как оно могло бы быть». Важно понять, что проблемы — это обнаружение чего-то «намереваемого» в чем-то данном, благодаря чему данное перестает быть данным и становится материалом намерения.
Наши проблемы обычно не решаются, потому что мы надеемся, что все будет точно так же, только вот что-то одно изменится. А меняться, конечно, должна какая-то система целиком.
Вторая, несколько иная штука, очень специфическая — познавательная. Она в нашей культуре еще довольно сильна, но поскольку нас со всех сторон обложили жизненные проблемы, нам часто оказывается не до того. Это то, что древние называли удивлением. Они говорили, что наука (в смысле возможности чему-то научиться) начинается с удивления. Чтобы получить ответ, надо иметь вопрос. Неэффективность нашего обыденного образования состоит в том, что оно предлагает обучаемому огромную кучу ответов на вопросы, которые перед ним не стоят. Поэтому ответы приходится заучивать.
А вот удивление — это формирование вопроса-загадки. Загадка ставит известные вещи в парадоксальные соотношения и тем самым обозначает нечто еще не известное, заставляя в ту сторону двигаться.
Дальше можно сказать, что культура содержит, создает и передает для нас массу загадок. Для нас «наука» (в смысле science) — это не то, чему нас научают, а то, чем занимаются исследователи в исследовательских институтах, решая научные проблемы. То же с философскими проблемами, то же с развитием искусств и т.д. Мы к этому на уровне обыденной культуры привыкли, и культура передает нам массу таких загадок. Есть люди, которые специфически талантливы в определенной области, и проблемы этой области их лично касаются. Я знаю одного композитора, для которого какие-то там штуки, касающиеся сочетания звуков между собой, являются реальными жизненными проблемами. Он этим живет, все остальное для него — постольку-поскольку. Эту вещь не выдумаешь, она либо есть, либо нет. Это вещь редкая и особенная.
Для большинства же из нас, вход — это жизненная проблема. Так или иначе, это — зазор, щель. То, что казалось известным, вдруг начинает «плыть». Но не вообще плыть, а очень конкретно, в очень конкретном предметизированном виде. Проблема и удивление всегда конкретны. Шанс — это и есть такая конкретная проблема или конкретное удивление.
Таким образом, тезис в рамках первого постулата должен гласить:
В нашей жизни есть гораздо больше возможностей, чем нам поначалу кажется.
Работа начинается с того, чтобы не упускать шанс, культивировать проработку проблем и внимание к удивлению. Но нужно помнить, что проблема создается жизнью (кармой, или предназначением), а удивление всегда спонтанно. Шанс нельзя выдумать, а пытаться его выдумывать — вредно, потому что это прерывает внимание к реальным шансам.
Сюда относится очень глубокий теуновский афоризм про жизнь: жизнь — это не что-то, это бесконечный хаос возможностей в каждый момент.
Если мы будем культивировать это ощущение возможности — проблемы или загадки, — мы можем усмотреть шанс, потом его ухватить и использовать.
Теперь, исходя из всего вышеизложенного, первый постулат можно сформулировать так:
Жизнь предоставляет шансы — практические возможности, осознаваемые как проблемы, и моменты удивления, загадки. Выбор может состоять в том, чтобы не отворачиваться от них, а повернуться к ним лицом.
4.2.
Переходим ко второму постулату. У Теуна: долг воина заключается в разгадке этой тайны, хотя он никогда не должен предаваться надежде на то, что это ему удастся.
Лично я не люблю, когда мне сообщают, в чем заключается мой «долг». Почему мой долг заключается в разгадке каких-то загадок? Чтобы заслужить звание «воина»? Для меня это не работает. Но работает другое, потому что как в проблеме, так и в загадке и в удивлении есть мотив, намерение. Коль скоро оно там есть и ровно в той мере, в какой оно там есть, можно по линии напряжения этого намерения пойти.
С моей точки зрения второй постулат состоит из двух вестей. Благая весть звучит так:
Есть надежда на решение конкретных загадок и разрешение конкретных проблем, — то есть возможностями реально можно воспользоваться. Для этого мы, в частности, работаем в группах: чтобы смотреть друг на друга, получать реальный опыт того, что возможности используются, что люди меняются, то есть нечто происходит на самом деле. Научные загадки, конкретные научные проблемы разрешаются, жизненные проблемы переводятся в задачи, и качество жизни реально может быть улучшено.
А вторая весть — не то чтобы дурная, но способная обескуражить, состоит в том, что решая проблему, — жизненную или познавательную, — мы способствуем возникновению следующей, — и может показаться, что это никогда не кончится. Так небезызвестная Гидра отращивала по две головы вместо каждой отрубленной.
Хотя тут можно указать на еще одну благую весть: не следует думать, что это будет длиться бесконечно. Утомительная бесконечность относится к движению «вширь», но движение происходит не только «вширь», но и «вверх». А там имеют место качественные скачки, переводящие Работу на другой уровень Бытия. (См. лекцию «Уровни психотехнической и психотерапевтической Работы»).
Итак — мой вариант второго постулата:
Есть надежда на решение конкретных загадок и разрешение конкретных проблем, но вслед за этим появляются новые проблемы и новые загадки, хотя этот процесс не продолжается бесконечно, потому что движение вширь может смениться движением вверх, на новый уровень Бытия.
4.3.
Третий постулат, по Теуну: воины сознают окружающую их бесконечную загадку, считают самих себя ее частью и, зная, что их долг заключается в разгадке этой тайны, становятся едиными с ней.
Тут две простых идеи. Одна состоит в том, что самим намерением, то есть состоянием «запроблемленности» или удивления, человек оказывается вовлечен в загадочность. Намерение предполагает намеревающегося. То есть удивление и проблема как личные состояния как раз и делают человека «частью» загадки. Это не чисто внешнее, что-то там, а это его непосредственно касается. Если он лично удивился, если он лично чувствует проблему и имеет намерение конкретно улучшить свою жизнь, то он тем самым вовлечен.
Вторая идея — методическое указание третьего постулата, очень важное, которое состоит в том, чтобы изначально не считать «себя» данностью, а рассматривать себя, — то есть некоторую предметность «себя» — как компонент проблемной или загадочной ситуации. В психотерапии это — элементарный исходный постулат, к этому клиента приучают с самого начала.
В психотехнике нас также постоянно приучают к тому, что речь идет, прежде всего, о том, чтобы изменяться. Не только изменять внешнее, но и изменять себя. То есть мало того, что человек вовлечен в проблему, он еще вовлечен таким образом, что сам является той частью проблемы, которая в первую очередь подлежит переработке. Это то, к чему мы приучаемся с самых первых шагов психотехники, то есть нам объясняют, что это работа над собой.
Здесь есть важный момент, касающийся идеологической дезориентированности современной московской интеллигенции. Маркс пришел и сказал: «Философы до сих пор объясняли мир, меж тем как задача состоит в том, чтобы его переделать». И российская интеллигенция ему поверила. И до сих пор обсуждает, как бы этот внешний мир переделать, «как нам, — например, — обустроить Россию». Да, действительно, это возможно, шансы могут быть использованы, переделка возможна. Но ошибка Маркса состояла в его неэкологичности. Он надеялся переделать внешний мир, — например, социальное устройство, но невозможно переделывать внешнее, не переделывая внутреннее. Как правило «акторы переделки» (перестройки, революции и пр.) по своему личностному уровню оказываются заурядными интриганами, и как только наступает передышка во внешней работе, начинают истреблять друг друга, а заодно и миллионы людей, которые в результате переделки мира оказываются от них зависимыми. Это и есть, собственно говоря, «черная магия».
С другой стороны, многие тысячелетия самосовершенствования в эзотерических школах показывают, что на внешнюю жизнь это, каким-то образом, может не влиять.
Тут очень важно, что нынешняя благая весть состоит в том, что мы живем в эпоху формирования того, что в традиции называется «новым Небом» и «новой Землей». То есть мы живем в эпоху, когда становится возможной Работа одновременно и внешняя, и внутренняя. Если это так, то становится невозможной — то есть недостаточно эффективной — работа только внешняя или только внутренняя. Это знаменует конец старой науки, старой религии, старого искусства, старой политики, старых техник самосовершенствования и требует их синтеза в совершенно новые формы, которые являются работой по схеме, известной всем великим Учителям ХХ века, а именно: всякое осмысленное дело есть дело одновременно для себя, для других, для Высшего.
Третий постулат в западном углу — это включенность человека в процессы Космической Весны, равновесие, гармония внешнего и внутреннего в Работе. Таким образом, третий постулат звучит теперь так:
Работа — это Работа одновременно для Высшего, для себя и для других. Исключение любого из трех направлений уничтожает смысл Работы.
4.4.
Четвертый постулат Теуна: будучи едиными с этой загадкой, воины приходят к пониманию того, что основой тайны является бесконечная загадочность бытия всего сущего — атома, камня, растения, животного, человека или сверхчеловеческой сущности. Достигнув такого состояния, воин обретает подлинное смирение, так как в этой загадке бытия все равны.
Здесь можно отметить две идеи. Во-первых, обобщение трех верхних углов до мира, поскольку именно мир — это то, где все это происходит. Мир загадочен. Если в первом постулате говорить о загадочности мира было бессмысленно и даже опасно, то тут, когда мы прошли этот путь, можно сказать: да, мы живем в мире, который в целом загадочен, только не «вообще», а «в частности», — конкретными моментами своей загадочности.
А во-вторых, это речь вот о чем. В каждой конкретной ситуации есть «шансовые» и «нешансовые» ее элементы. «Шансовые» — это те, которые непосредственно и явно должны измениться, которые являются фигурой проблемы, как сказали бы гештальтисты. Элементы ситуации имеют разную степень шансовой нагруженности. От совсем внешне данных, — нужно же на что-то опираться как на данное, — до тех, которые собственно, являются шансом, тем, относительно чего надо понять, что это не так, а как-то еще, или сделать не так, а как-то еще.
Так вот, в четвертом постулате идет речь о том, что все это, при возникновении следующей проблемы или следующего явления, кардинальным образом перемешивается. Собственно то, что называется гибкостью воина, или пластичностью, или алертностью, в том и состоит, что как бы интенсивно ни было восприятие мира в рамках данной проблемной ситуации, нужно быть готовым к тому, что относительно другой проблемной ситуации мера «шансовости» разных элементов может быть совершенно другой.
А поскольку ситуации не только сменяют друг друга последовательно, но и сосуществуют параллельно, то мир все время загадочен как бы «целиком». Хотя эту загадочность нужно брать не вообще, а очень конкретно: в отношении каждой данной проблемы, каждого данного гештальта разные элементы проблемны в разной степени и по-разному. В этом смысле мир оказывается тайной, потому что проблемы из каждого элемента постоянно мерцают и сияют, светятся по-разному.
5.
Вся эта система постулатов лично для меня тесно связана с притчей о том, как Насреддин исполнял свои обязанности ходжи — чего-то вроде священника. Он созвал своих прихожан и задал вопрос:
— Знаете ли вы, односельчане, для чего я вас созвал?
Они естественно отвечают:
— Не знаем, Ходжа, скажи!
— А если не знаете, зачем пришли? Пошли вон!
В следующий раз, когда он их созвал, он задал им тот же вопрос. Они, уже наученные горьким опытом, говорят:
— Знаем, Ходжа, знаем!
— А если знаете, зачем пришли?
В третий раз Насреддин опять созвал односельчан, задал тот же вопрос, и они в замешательстве не знали, что говорить, и одни говорили, что знают, другие — что не знают. Тогда Насреддин посмотрел на них и сказал:
— Пусть те, кто знает, расскажут тем, кто не знает.
Третья фаза притчи соответствует тому, что Теун Марез называет составлением карты непознанного. Здесь есть два этапа. Во-первых, известные элементы поставлены в парадоксальные сочетания, причем такие, что не логический, а интуитивный ум понимает, что этим действительно что-то обозначено, но что — пока не известно. В соответствии со вторым постулатом, там есть какой-то выход, и, в соответствии с третьим, меня это касается, и я могу туда пройти. Это первый этап конституирования, очерчивания самого непознанного, его области и интенции.
Второй этап состоит в том, чтобы с помощью средств известного, познанного расчертить карту поиска. Это, вроде бы, логически невозможная вещь, но в каждом научно-исследовательском институте, да в каждом школьном классе это делается, — неизвестное обозначается некоторыми как бы известными иксами. Почему эта штука работает? Почему это возможно? Потому что системность имеет обратную силу. Попытка обозначить непознанное познанным заведомо неадекватна, но этим создается проблемное поле, причем, как для нового, непознанного, так и для старого, якобы познанного, которое на новом поле само оказывается «недопознанным».
Обозначив неизвестное известным, мы подвергли сомнению само это известное, потому что его область теперь расширилась, и теперь все становится как бы неизвестным, но содержащим известное. И нужно пересматривать известное таким образом, чтобы оно оказалось переобозначенным, а заодно захватило нашу новую проблемную область.
Это и есть составление карты непознанного, когда «те, кто знает, расскажут тем, кто не знает».
У нас есть систематический опыт такого рода в наших «бейсиках»: невозможно рассказать кому-то то, что ты и так уже знаешь — это будет прокручивание заезженной пластинки, и мало-мальски опытный участник нашей практики не может себе этого позволить. Обращаясь к тому, кому ты рассказываешь, придется рассказывать как-то «особенно», потому что он что-то знает, чего-то не знает, на что-то смотрит так, а на что-то эдак, и тебе придется с ним провзаимодействовать. Известному придется провзаимодействовать с непознанным, и при этом произойдет качественный скачок всей области.
[1] «Нету, Петька, никакой души ни у меня, ни у тебя, ни у штабс-капитана Овечкина. Это у души есть Овечкин, Чапаев, Петька. Про душу нельзя сказать, что она у всех разная, нельзя сказать, что у всех одна. Если и можно что-то про нее сказать, так это то, что ее тоже нет» (Пелевин. Чапаев и Пустота).