Следующий мини-цикл этих лекций будет посвящен работе с отрицательными эмоциями. В этом мини-цикле я надеюсь показать, что Работа с отрицательными эмоциями — это эзотерическая и потому волшебная Работа.

Когда я впервые услышал лекцию про работу с отрицательными эмоциями в рамках Четвертого Пути, мне показалось, что в этом нет ничего специфически эзотерического, что это — просто обыкновенная этическая норма. Но когда я задумался над этим всерьез, я понял, что это совсем не так. Во-первых, к этой этической норме (как и ко многим другим) социум относится весьма лицемерно: она провозглашается, но при этом не предполагается, что люди будут ее реально выполнять. Во-вторых, работа с отрицательными эмоциями вносит существенный вклад в систему Работы, она нужна как необходимое звено, как метод, приносящий в Работе свои важные плоды. И, наконец, вне техник и методов Работы четвертого пути эта работа невыполнима.

Гурджиев говорит Успенскому, что работа с отрицательными эмоциями (дальше — ОЭ) — одно из немногих мест, с которых можно начинать Работу по изменению себя, не рискуя получить неожиданные и нежелательные результаты в виде реакции системной психики, которая в ответ на какие-то задуманные изменения может осуществить совершенно непредвиденные, неожиданные и нежелательные изменения.

Это — единственное утверждение, где Успенский прямо ссылается на Гурджиева, больше прямых ссылок на Гурджиева по поводу ОЭ у Успенского нет. И это утверждение Гурджиевым никак не обосновывается.

Кроме того, Успенский утверждает, что «до тех пор, пока ОЭ существуют, никакое развитие невозможно, ибо развитие означает развитие всего, что имеется в человеке. ОЭ — к счастью — не могут развиваться». И далее: «Если человек пытается развить сознание, он должен бороться с ОЭ, нельзя иметь и то, и другое». («Четвертый путь»).

* * *

Успенский (ЧП, гл. 1) утверждает, что отрицательные эмоции «бесполезны»: «…они не служат какой-либо полезной цели, они не знакомят нас с новыми вещами и не подводят нас ближе к новым вещам; они не дают нам энергии; они только растрачивают энергию и создают неприятные иллюзии. Они могут даже разрушить физическое здоровье». При этом люди не только полагают — в силу убеждений, предрассудков и даже принципов, — что ОЭ необходимы, но «вся жизнь — утверждает Успенский, — основана на них».

Действительно, утверждая, что ОЭ неэтичны, социум в значительной степени лицемерит, потому что вовсе не предполагается, что люди могут, хотят и должны без них обходиться. Если честно посмотреть вокруг, «вся жизнь» (обычная жизнь) действительно основана на ОЭ. Вопрос только в том, хотим ли мы (кто «мы»?) участвовать в ЭТОЙ жизни, и нельзя ли жить как-нибудь иначе. Успенский выражает надежду, что работающий над собой человек может обойтись без ОЭ. При этом — это уже наш вопрос — возможно ли не де-социализироваться, оставаться в «жизни» (в какой «жизни»?), не выражая и даже не питая ОЭ?

По поводу того, что ОЭ не составляют всей эмоциональной жизни какого бы то ни было человека, разночтений нет: все понимают, что возможна и другая, не «отрицательная» эмоциональная жизнь. Но насколько возможно для человека, переставшего выражать и питать ОЭ, вписаться в нужные ему социальные образования? С другой стороны, нужны ли такому человеку социальные образования, которые настолько основаны на ОЭ, что без них не могут функционировать?

* * *

Хотя Успенский и говорит, что изучение — один из самых доступных и необходимых методов работы с ОЭ, конкретных замечаний по поводу конкретных ОЭ у него можно найти довольно мало, и говорит он о них вскользь. Я в своих лекциях собираюсь подробно рассмотреть несколько ОЭ — обиду, вину, зависть, злорадство, (невротический) стыд, (невротический) страх и др., — выясняя коммуникативную структуру каждой из них. Собственно, это будет основным материалом и основным содержанием лекций.

* * *

Успенский предлагает три способа работы с отрицательными эмоциями. «Вначале работа над ОЭ двойная: изучение и попытка не выражать их. Настоящая работа приходит позже» (по-видимому, здесь Успенский имеет в виду преобразование сильных ОЭ в так называемом «втором толчке»). И, кроме того, «правильное отношение к ОЭ — это правильное мышление на определенную тему. Например, обвинение — мы можем понять, что никто не может быть виноват перед нами. Именно благодаря постоянству правильное мышление может иметь власть над ОЭ — оно ловит их вначале. <…> Мы не представляем себе, какая огромная сила лежит в мышлении <…> если мы правильно думаем об определенных вещах, мы можем сделать это постоянным, и оно перерастает в постоянное отношение. <…> Это единственное, что мы можем „делать“. <…> но необходимо правильно думать в течение продолжительного времени, это вопрос нескольких месяцев или лет».

В своих лекциях я собираюсь уделить значительное внимание «правильному мышлению» об ОЭ, хотя, конечно, концептуальные схемы, которые я буду предлагать для такого мышления, выходят далеко за пределы того немногого, что предлагает Петр Демьянович.

Мы начинаем новую тему, и на сей раз мы будем говорить об определенных практических задачах и техниках. Речь пойдет о работе с отрицательными эмоциями.
Материала по теме более чем достаточно. Много материала у Успенского, в «Поисках» и в «Четвертом пути». В моей последней книге есть две большие главы про это, — одна про собственно отрицательные эмоции в целом, другая — про обиду. В лекциях я не буду это всё повторять. Лекции для другого — для того, чтобы расставить акценты, обратить на что-то внимание.

1. Наверное, может возникнуть общий вопрос, что такое отрицательные эмоции, что имеется в виду. Как вы понимаете, отвечать на этот вопрос я не буду. Гурджиев предлагает замечательную технику, которую я рекомендую во многих случаях. Если у вас есть необходимость разобраться, что есть что, начните с вещей, которые вам достаточно понятны и определенны, зафиксируйте их как определенные, подумайте о них. Чем больше вы этим заняты, тем больше сложные и спорные случаи для вас будут становиться понятными.

Какие-то примеры достаточно понятны. Обида, невротическая вина, невротический стыд, какое-нибудь злорадство, какие-нибудь преувеличенно эйфорические ахи-охи и т. п. вещи. Мы будем работать с конкретными эмоциями и кустами эмоций, так что будет становиться всё понятнее.

2. Важно и не всегда с самого начала понятно, что это, во-первых, очень сложная работа, а во-вторых, работа, опирающаяся на эзотерическое знание, т. е. это нетривиально. Хотя, вроде бы, в нашей культуре принято считать чуть ли не нормативным бороться по крайней мере с выражением отрицательных эмоций, но на самом деле вся наша культура на отрицательно-эмоциональной жизни основана. Человек, который действительно более или менее от них очищается, рискует в большинстве социальных сред выглядеть несколько необычно. И даже самим своим существованием вызывать отрицательные эмоции у окружающих.

В простых случаях обойтись с выражением и даже переживанием отрицательных эмоций в определенной частной ситуации почти все мы можем. В случаях средней тяжести мы можем как-то обойтись с выражением данной конкретной отрицательной эмоции в данный конкретный момент, особенно, если ситуация этого от нас требует, т. е. в данной ситуации выражение отрицательной эмоции очень уж неуместно или социально опасно. В тяжелых случаях это труднее, в некоторых случаях для кого-то вообще невозможно, иногда мы не можем с этим справиться.

Но даже в тех случаях, когда мы с единичной ситуацией более или менее справляемся, это ничего не значит для нашей жизни в целом. Я совершенно согласен с Успенским и думаю, что за сто лет в этом не много что изменилось: вся обычная жизнь пронизана отрицательными эмоциями и даже основана на отрицательных эмоциях. На них основаны отношения, они связывают людей. Во многих случаях купирование определенных отрицательных эмоций может вообще обнулить отношения.
Соответственно, можно поставить вопрос: как выглядит, как живет, что переживает человек, который действительно более или менее справился со своими отрицательными эмоциями? Что это за человек такой?

Пытаясь ответить на этот вопрос, можно иметь в виду свои отрицательные эмоции, т. е. начинать с того, чтобы справиться с ними по минимуму; можно обойтись с какой-то характерной для себя, типичной отрицательной эмоцией. У большинства людей какая-то ОЭ или какой-то куст отрицательных эмоций связан с тем, что у Гурджиева-Успенского называется «главная черта» — это то, вокруг чего организуется ложная личность. Как правило, эта главная черта так или иначе связана с определенной отрицательной эмоцией или кустом, типом. Есть люди, живущие на обиде, есть люди, живущие на вине, люди, живущие на невротическом стыде — это одна из типичных разновидностей нарциссизма; есть люди, которые живут на том, что всё вокруг плохо, отвратительно.

Такую типичную ОЭ в принципе преодолеть можно, это обычная психотерапевтическая работа, и известно, как она делается. Но это не означает, что человек избавился вообще от отрицательных эмоций хотя бы по первому кругу. Скорее всего, акцент сместится, и он «залипнет» на что-нибудь другое, и дальше с этим надо будет работать.

Я бы назвал первым слоем очищения освобождение от грубых, определенных, явных ОЭ. Такой человек уже выглядит необычно. Попробуем представить себе, какие мы будем, справившись со своими отрицательными эмоциями по первому кругу.

Затем выясняется, конечно, что это еще далеко не всё. За первым кругом обнаруживается фон более тонких, менее уловимых отрицательных эмоций, — фон отношения к миру, собственному существованию. Наверное, за этим может обнаружиться еще что-то, а может оказаться некоторое состояние чистоты.

Я недаром говорю тут именно о чистоте, потому что, в общем, отрицательные эмоции каким-то образом ощущаются всеми нами как загрязняющие психику, как некоторая грязь, нечистота. Освобождение от них ощущается как очищение.

3. Еще один акцент, я хочу специально обратить на это наше внимание. Практикование отрицательных эмоций — это очень определенная биопсихическая жизнь, и она похожа на то, что называют зависимостями, типа наркотической, алкогольной и т. д. Отрицательные эмоции создают некоторый привычный биоэнергетический обмен, как внутри-церебральный, так и обще-телесный, поскольку нетрудно заметить, что в теле они тоже как-то сказываются, как-то выражаются. Этот биопсихический обмен довольно ядовит. По моим наблюдениям, это зависимость именно биохимическая, т. е. серьезное купирование привычных, типичных отрицательных эмоций — это серьезное, с одной стороны, очищение организма, с другой стороны, серьезная борьба, потому что организм к этому привык, организм на это настроен. При лишении его соответствующих форм обмена веществ он будет как-то протестовать. Это не только чисто психологический феномен, но и биопсихический.

4. Теперь о том, как мы будем двигаться. Вслед за Успенским я полагаю, что борьба с отрицательными эмоциями осуществляется посредством работы, — если говорить в терминах Гурджиева-Успенского, — над эмоциональным центром, исходящей из интеллектуального центра. Успенский называет это «правильным мышлением», не раскрывая, правда, о чем это; а я буду подробно рассказывать, как это устроено и как это делается.

Эмоции — это эмоциональная реакция биопсихического организма на так или иначе когнитивно представленную ситуацию. Работа над отрицательными эмоциями — это прежде всего и в основном рефрейминг, т. е. изменение фрейма, в котором мы представляем себе данную ситуацию. Отрицательная эмоция всегда основана на определенном искажении в представлении ситуации, на которую она, отрицательная эмоция, реагирует. Если удается действительно представить эту ситуацию иначе, то и эмоциональная реакция биопсихического организма тоже меняется.

Здесь, однако, часто встречается возражение: «умом-то я понимаю, а вот на эмоцию это не влияет». Это якобы «понимание умом» на самом деле значит, что другое, рефреймированное представление ситуации не ложится в ту субличность, которая переживает и выражает эту отрицательную эмоцию. А из другой субличности воздействие не проходит. Задача переопределения ситуации состоит в том, чтобы именно в том месте, именно в той субличности, где возникает и живет, и выражается отрицательная эмоция, — именно там переопределить ситуацию. А не объяснять из другой субличности, что-де можно и нужно увидеть ситуацию иначе, — таким образом, что подвопросная субличность с этим не соглашается, этому сопротивляется, на это не отзывается.

Это похоже на то, как ребенок испытывает какую-то эмоцию, кто-то из родителей, старших, говорит ему, что дело обстоит совсем не так, но ему это не ложится никуда. Вот, например, ребенок боится засыпать, потому что уверен, что там за шкафом кто-то сидит, и когда все уйдут, оттуда вылезет. Мама ему говорит: «Нет там никого». Больше того, мама может отодвинуть шкаф, позвать его: «Вот, смотри, нет же никого». Ребенку это не только не помогает, а прямо наоборот, делает его ситуацию более тяжелой, потому что он-то знает, что за шкафом кто-то есть, — правда, невидимый, и мама не увидела. Но раз мама не верит, значит, помощи от нее не дождешься, и тем опаснее.

Помощь в этой ситуации организуется совсем иначе. Для начала нужно ребенку поверить, что для него там действительно кто-то есть. В его картинке, в его когнитивном представлении ситуации там действительно кто-то есть. Дальше с этим «кем-то» нужно помочь ребенку обойтись. Например, в такой же сказочной модальности предоставить ему какого-нибудь защитника. Дети в определенном возрасте склонны входить в так называемый «нижний астрал». Значит, в сказочной действительности этого «астрала» можно и нужно ему предоставить какую-то защиту, кого-то, кто будет его спасать.

Тоже самое с отрицательными эмоциями. Бессмысленно говорить человеку, что он не прав, нужно сначала понять ту реальную когнитивную картину, которая у него имеется, — как та субличность, которая испытывает отрицательную эмоцию, видит реальность, — и потом уже в рамках этого видения что-то пытаться переосмыслить. Что обычно возможно, хотя бывает дискомфортно, потому что отрицательные эмоциональные переживания, как правило, искажают действительность, т. е. основаны на какой-то лжи. Их нейтрализация должна быть основана на том, чтобы эту ложь снять и предложить человеку реально увидеть, как обстоит дело.

Это может быть довольно дискомфортно, и тогда можно увидеть, что отрицательная эмоция является защитой (в психоаналитическом смысле слова) от восприятия действительной ситуации. Например, невротическая вина — это защита от ответственности. То же относится к большинству отрицательных эмоций.

5. Остановлюсь еще на одном моменте. Как правило, отрицательные эмоции — это про отношения. Одна из неправд, на которых они основаны, состоит в неявном, почти как бы очевидном предположении, что партнер (адресат эмоции) не сделал чего-то или сделал что-то злоумышленно: «Мог бы сделать что-то, что я от него жду, если бы захотел»; или «Мог бы не сделать чего-то, чего мне не надо, если бы захотел». Это «мог бы, если бы захотел», как правило, лежит в основе.

Однако во многих случаях освобождение от отрицательной эмоции связано с пониманием, что адресат этой эмоции вовсе не по злобе, не по невниманию, не по умыслу вел себя определенным образом, а просто действительно не мог иначе.
И это возвращает нас к общим положениям гурджиевской философии и идеологии насчет механичности и т. п. вещей; насчет того, что люди не много что могут, действуют в основном по программам. Когда мы обижены, негодуем и т. д. по их поводу, нам просто следовало бы увидеть, что человек работает по определенной программе, а заменить эту программу у него нет ни возможности, ни желания, и взяться этому неоткуда, или обстоятельства не дают, — мало ли. Наше негодование — неуместно.

6. Тут я скажу еще одну вещь. Есть спектр эмоциональных реакций на то, что нам «не по шерсти». Есть горе, есть досада, и это не отрицательные эмоции, это вещи «честные», естественные. Скажем, обида часто должна разрешиться в какой-то вариант горя, огорчения. Обида связана с фрустрацией каких-то ожиданий. Во многих случаях, когда удается убедиться, что ожидания были незаконны, — это горько. Например, «мама не любила». Из описания ее реального положения, ее реальной жизни становится понятно, что неоткуда ей было взять любовь, — но это горько для Внутреннего Ребенка. Т. е. за отрицательными эмоциями может стоять и довольно часто стоит некоторая действительность, которая нам совсем «не по шерсти».

Приходится это принять, т. е. человек, который перестает защищаться от действительности отрицательными эмоциями, оказывается в мире достаточно «негладком». Поэтому, в частности, модная психологическая идеология так называемой «позитивности» моментами довольно наивна, моментами смешна, а моментами вредна как требующая определенной неправды.

1. Я уже говорил, что работа с отрицательными эмоциями — это трудная работа. Теперь я к этому добавлю некоторую драматизацию. Работа с отрицательными эмоциями — это битва, это борьба. Мы помним, что воин сам выбирает свою битву. Не следует сражаться в битвах, в которых можно не сражаться, а выбрав свою битву, воин ведет ее так, будто это последняя битва в его жизни. В каком-то смысле работа с отрицательными эмоциями — это битва, и как всякая битва, — не на жизнь, а на смерть, поскольку жизнь в подчинении отрицательным эмоциям — это в каком-то смысле не просто смерть, а хуже смерти, это псевдо-жизнь.

Поэтому, решившись ввязаться в эту битву, ее следует доводить хотя бы до какого-то конца. Здесь есть, как я уже говорил, слои и уровни. Хотя бы на первом слое, ввязавшись, следует эту отрицательную эмоцию, с которой мы работаем, купировать (если можно здесь воспользоваться таким медицинским словечком).

2. Отрицательную эмоцию питает и практикует субличность.

У Успенского вы найдете отдельно много по поводу множественности Я и совершенно отдельно, почти без ссылок на это, разговоры про отрицательные эмоции. Если эти вещи связать, получается существенная и теоретически, и практически вещь: отрицательную эмоцию практикует, питает и переживает определенная субличность.

Конечно, всё, что я дальше буду рассказывать, — это одна из техник, не более того. Возможны другие, где всё будет описано иначе. Но в рамках этой техники ничего нельзя понять про отрицательные эмоции и ничего нельзя с ними сделать, если не включить весь аппарат описания субличностей и работы с субличностями.

Мы описываем субличности с помощью двух триад. Одна триада — роль, персона и собственно Я. Другая, которая нам сегодня понадобится, это образ жизни (или, проще и техничнее, — поведение), образ себя и образ, или картина, мира. Важно понимать, что у субличности, которая практикует, питает и переживает отрицательную эмоцию, есть определенная картина мира, определенный образ себя, и, соответственно, определенное поведение, — внешнее и внутреннее, — в частности, питание, переживание, иногда выражение данной отрицательной эмоции.

Это важно потому, что, если мы говорим хотя бы даже об изучении отрицательной эмоции, тем более о работе с ней, то нужно отчетливо понимать, что занимается этим другая субличность, не та, которая практикует саму эту отрицательную эмоцию. Не тот человек, который переживает чувство вины, может заниматься работой с этой отрицательной эмоцией.

Отношение между этими двумя субличностями может быть разным. Вокруг подвопросной отрицательно-эмоциональной субличности могут собраться разные работники: наблюдатель, исследователь, управитель (тот, кто старается остановить проявления отрицательной эмоции), может быть воспитатель — тот, кто пытается изменить либо картину мира, либо образ себя, и уж, конечно, поведение той субличности. Давайте условно-обобщенно назовем это перевоспитанием субличности.

Чаще всего между той субличностью, которая выражает отрицательную эмоцию, и той субличностью, которая старается остановить это выражение, если и возникает какое-то отношение, то нужно понять, на каком основании, почему и как выражение отрицательной эмоции можно приостановить или даже остановить.

Об этом напоминает Успенский, и мы хорошо знаем, что в самой обычной жизни такие ситуации возможны — когда, обобщенно говоря, человек понимает (а, говоря в терминах субличностей, ведущей является какая-то субличность, которая должна управлять поведением в данной ситуации), что должны быть какие-то основания для того, чтобы не выражать отрицательную эмоцию. Эти основания могут быть вполне определенно житейскими, типа «ссориться с начальством — что плевать против ветра» и т. п. Или наоборот, «не обижать ребенка», «не пугать ребенка». Такие вещи могут работать, они могут купировать выражение отрицательной эмоции, но при этом меж-субличностного контакта по существу, по содержанию может не происходить; там, как вы понимаете, работают то, что у Гурджиева называется буфера. Одна субличность не видит, не понимает картину мира, образ себя другой субличности.

Я здесь напомню, что управлять собственно поведением довольно трудно и возможно это только вот в таких исключительно и достаточно обоснованных случаях. А вообще-то, если вы хотите реально управлять собой, то управлять нужно не поведением, а образом себя, возвращаясь ко второй триаде субличностей (роль, персона, Я), задаваясь вопросом, «кто ведет себя подобным образом?», «кто может вести себя иным образом?».

Если мы говорим о необходимости достаточно глубокого личностного преобразования, то, соответственно, буфера должны быть уничтожены (и это одна из тех работа, где речь идет об уничтожении буферов). Тогда возможно воспитание и перевоспитание подвопросной субличности. Мы к этому вернемся по ходу дела, когда будем говорить о конкретных вещах.

Исследование, изучение так называемой отрицательной эмоции начинается с описания этой субличности в ее двух триадах, а дальше вмешательство возможно постольку, поскольку имеет место тот или иной контакт.

3. Еще одно общее соображение по поводу отрицательных эмоций вообще. Это по поводу отношения (в терминах Успенского) эмоционального и интеллектуального центров, а я предпочитаю говорить об эмоциях и когнициях. Напоминаю, что эмоция в принципе является эмоциональной реакцией, т. е. целостной реакцией биопсихического организма посредством его т.н. эмоционального центра, на тем или иным образом представленную ситуацию.

Здесь важно понимать, что human condition (человеческое состояние, состояние бытия человека) состоит в том, что ситуация всегда нам каким-то образом нам представлена через наши когнитивные и прочие средства. В особенности, если мы говорим о паттернах, сложившихся в детстве, в особенности в раннем детстве. Более или менее постоянно действующие отрицательные эмоции складываются именно там, и нужно понимать, что когнитивные возможности ребенка довольно ограничены и ситуацию он представляет, как правило, довольно искаженно. Тем не менее, как представляет, так и представляет, и выдает на нее определенную эмоциональную реакцию. При определенных условиях эта констелляция закрепляется. Принято связывать эти условия либо с повторением некоторой довольно интенсивной эмоциональной ситуации, либо с еще более интенсивной эмоциональной травмой. Так или иначе эта констелляция закрепляется. Дальше появляется набор триггеров, т. е. признаков, вызывающих образ исходной ситуации, часто просто какие-то мелочи, т. е. какая-то струнка задевается, и ситуация в целостной психике вспыхивает, осознается как «та самая» ситуация и вызывает «ту самую» эмоцию.

Здесь надо напомнить, что эмоции, эмоциональный центр быстрее когнитивного. Если это сильная отрицательная эмоция, то она, соответственно, и более высоко-энергетична. Обращаться к человеку с когнитивным переосмыслением ситуации имеет смысл только в том случае, если вы в состоянии обратиться к той самой субличности. В большинстве случаев в обычной жизни это не происходит, и разного рода увещевания, так же как разного рода воспитательные увещевания взрослых, обращенные к детям, не работают, потому что не попадают на ту самую субличность. Или еще хуже, та самая субличность имеет определенного рода защиты от воздействий, типа обобщенных формул «всё вы врете» или, если говорить в детском языке, «я тебя не слушаю, за обедом скушаю» и т. д.

К сожалению, Петр Демьянович не имеет такой расчлененной картинки и предлагает просто убеждать себя в бесполезности, ненужности, даже вредности отрицательных эмоций. Это, конечно, хорошая вещь, и она, конечно, может переформировать ложную личность в направлении, которое кажется руководителям «более (скажу я с юмором) хорошим», — но не более того. А вот если мы сумеем действительно исследовать, понять и обратиться из того места, которое имеет на это право и возможности, к тому, кто готов внутри нас (т.е. к той субличности) услышать — это может быть другое дело.

1. Я хочу напомнить про образ сети отрицательных эмоций. Помните, Успенский пишет, что всё на них основано, — вся жизнь. Действительно, обыденная жизнь обычных людей в большой части, к сожалению, основана на отрицательно-эмоциональном взаимодействии, т. е. идет реакция на реакцию, и дальше на реакцию и т. д. Цепочками, волнами это распространяется.

Сегодня я хочу поговорить о том, что делать человеку, который оказался в сознании, который не хочет практиковать отрицательные эмоции, но оказывается в среде, в частности, в каком-то парном контакте, где на него направлена отрицательная эмоция, будь то в семье, в паре, в рабочем коллективе, с начальством, с подчиненными — в каком-то взаимодействии, где это взаимодействие необходимо, а партнер или партнеры направляют на этого человека свои отрицательные эмоции — раздражение, упреки, обиды, обвиняют его в чем-то, или наоборот чувствуют себя виноватыми перед ним, т. е. разыгрываются такие игры.

Прежде всего, здесь нужно постараться понять, с какой из двух разных ситуаций мы имеем дело. В одном случае партнера можно разбудить, предложить ему перестать гнать отрицательную эмоцию и начать как-то взаимодействовать по делу. В другом случае разбудить невозможно, т. е. либо там вообще никого нет (как бывает, к сожалению, например в случае стареющих родителей), либо в данный момент отрицательная эмоция у партнера/партнеров настолько сильна, что разбудить его/их не представляется возможным.

Первое, на чем нужно стоять, — не давать собственную отрицательно- эмоциональную реакцию. Это самое важное, и в этом всё дело. Суметь оставаться в сознании, не практиковать реактивную отрицательную эмоцию.

Если партнера удалось хотя бы до некоторой степени разбудить, может быть уместным в данный момент (а может быть неуместным в данный момент, но если это откладывается, то обязательно нужно к этому вернуться), выяснить, в чем дело. Это выяснение может осуществляться по двум разным линиям. Одна линия — выяснение конкретной практической ситуации, что обычно, в общем-то, необходимо. Вторая линия — выяснение эмоционального фона, т. е. кто кому на какой хвост наступил, и принятие соответствующих договоренностей.

В постоянных взаимодействиях для таких случаев могут быть наработаны специальные сигналы. Можно договориться, что, если я обнаруживаю партнера в привычном отрицательно-эмоциональном состоянии, и мы оба помним, что с нами такое бывает, я могу использовать сигнал, о котором мы договорились, типа «ку-ку», или «тук-тук», или что-нибудь в этом роде. Не следует этими сигналами злоупотреблять. Как вы, наверное, все помните, Гурджиев специально обращает наше внимание, что будильники устаревают, т. е. работают не бесконечно. Об этих сигналах надо пере-договариваться.

Очень важен момент честности: вы имеете право использовать сигнал с желанием разбудить партнера, если сами не находитесь в состоянии отрицательной эмоции. Иначе сигналы не только перестают работать, но и начинают работать в обратном направлении. Если вы используете сигнал для отыгрывания своей отрицательной эмоции, это, как вы понимаете, сигнал компрометирует безнадежно.

Другая линия, когда партнера разбудить невозможно, т. е. ни договоренности нет, ни отношений достаточно близких, где это уместно, нет (допустим, начальнику не всегда скажешь, что ты, голубчик, находишься в состоянии отрицательной эмоции, да и ребенку-подростку не всегда скажешь, и т. д.). Одним словом, ситуация, где либо в данный момент разбудить невозможно, либо вообще там никого нет.

К этим ситуациям приходится приспосабливаться, и тут работает то, что вслед за Кастанедой в наших кругах принято называть сталкингом. В данной конкретной ситуации приходится как-то обойтись, как-то сыграть (желательно обыграть, конечно). Тут, как всегда, действует триада: уход, отбив, отмолчаться (бей, беги, замри).

Бывают в некоторых взаимоотношениях постоянно безнадежные ситуации. Скажем, мало вменяемый начальник; стареющие родители, которые не собираются приходить в себя, работать над собой, а практикуют, допустим, постоянную обиду, недовольство и т. д. Если из этих ситуаций нельзя уйти (потому что, вообще-то, это ситуации ядовитые, и лучше иметь возможность из них уйти), то приходится нарабатывать какие-то стратегии копинга (coping) и, в общем, это может быть достаточно интересно, т. е. такая ситуация вполне может использоваться как тренажер. Опять же со специальной задачей не впасть самому в отрицательно-эмоциональное состояние. Пережить это как непогоду в горах. Бывает? — Да, бывает. Ветер, град, дождь, холод. Если ситуация постоянная, то нужно продумать какие-то ходы, наработать какие-то стратегии, и т. д.

Но, еще раз повторю, главное — беречь себя от отрицательно-эмоциональной реакции, не считать никакую внешнюю ситуацию оправданием для отрицательно-эмоциональной реакции. Не впадать в оправдания, типа необходимости сочувствия или необходимости защищаться. Может быть, и сочувствовать надо, а, может быть, и не надо; может быть, и защищаться надо, а, может быть, и не надо; но все это можно делать без отрицательно-эмоциональных реакций.

1. Попробуем посмотреть на работу с ОЭ технически, в терминах эннеаграммы.
Начинаем с верхнего до. Это — решение Работать над отрицательными эмоциями, решение вообще.

Решение принимается, и в интервале до — ре начинается прикидка. Допустим, выбирается одна определенная, например, наиболее характерная для человека отрицательная эмоция, и он собирается над ней работать. Когда он это начинает, входит в эту Работу — это ре.

Я думаю, что всякий, кто пробовал, знает: эта работа начинается бестолково. Никуда от этого не денешься. Работник пытается не выражать свою ОЭ, пытается ее куда-то засунуть, как-то что-то себе объяснить: я-де такой человек, который не обижается, обижаться-де неправильно, и всякая такая возня. Или, скажем: я — человек, который выше своего комплекса неполноценности, и пр. Но они, отрицательные эмоции, по началу неизбежны. Давайте не будем этого стесняться, это нормально и естественно, это бестолковая возня поначалу. Это ре.

Если в интервале ре — ми все происходит правильно, то, сталкиваясь с этой бестолковостью, и все-таки желая продолжать эту работу, — если у нас есть достаточно мотивов, настойчивости, интереса, — мы постепенно обнаруживаем, что просто так, с налету эту задачу не решишь. Когда мы это обнаруживаем, мы сознательно или не очень сознавая это, волей или неволей оказываемся перед выбором.

Обратите, пожалуйста, внимание: я сейчас рассказываю не о случайностях, а о совершенно неизбежных, обязательных этапах прохождения, вхождения в эту борьбу. Постепенно на участке ре — ми мы обнаруживаем, что просто так эту работу не сделаешь, что нашими бестолковыми наскоками, не очень регулярными, не очень систематичными, не очень разумными, не очень методичными, — просто так задача не решается. А мы как-то пытаемся, шевелимся, стараемся, нам хочется, мы понимаем, мы почувствовали, что это важно.

И мы оказываемся перед выбором. Либо бросить, — что происходит с большинством обычных людей: люди ввязываются в эту психотехническую задачу, как и во много других психотехнических задач, обнаруживают, что это не просто, и бросают; а потом ввязываются во что-нибудь другое, жизнь богата и разнообразна. Это одна возможность.

Другая возможность — действительно всерьез решиться на эту борьбу. То, что по-английски называется commitment. Вовлечься в эту борьбу совершенно серьезно. Принять решение, что я это делаю, тем более, что у меня за спиной хорошее методическое обеспечение. Если я всерьез отнесусь к тому, что мне предложили, то, в общем, там есть все возможности, а если эти возможности почему-либо моей индивидуальности не подходят, я могу поискать другие возможности. Во всяком случае, я решаю, что я вовлекаюсь в эту борьбу или, в терминах Кастанеды, это битва, которую я выбираю (помните, что воин сам выбирает свою битву, и уж если он эту битву выбрал, то он ведет ее так, как будто это последняя битва в его жизни).

Итак, точка ми — это твердое решение, commitment. Вот тогда в этом ми наступает то, что у Успенского называется интервал, ми — фа, где должно войти что-то другое.
Что другое может войти? Тут я как раз и хочу сказать, что войти может Работа. Вступивши в эту битву, мы решаем, что это моя Работа, отступать некуда, это надо делать. Я напоминаю очень важную вещь: любая победа делает нас сильнее, продвигает нас в Работе и в жизни; любое отступление — это не стояние на месте, не ноль — это сильный откат назад.

Поскольку ми — это решение, решение может быть перерешено. Решение не должно удерживаться механически. Если мы обнаруживаем, что на данный момент эта работа не катит почему-либо, — появились какие-то более необходимые, насущные работы, или сил нет, или еще как-нибудь, — перерешить мы можем. Но отступить по слабости уже нельзя.

Итак, между ми и фа входит Работа. Это весь набор техник и методов, которые, вроде бы были предложены с самого начала, но там они не осознавались всерьез, а казалось, что «ну вот, я попробую так, попробую этак, потыкаюсь, а там видно будет». Теперь мы можем начать систематически применять какие-то методы и техники. Кроме того, это значит, что мы опираемся на всю традицию Работы, на свое понимание и чужое понимание, что такое вообще Работа (здесь я бы сослался, — я думаю, что это mustread, на две книги Беннетта — «Семиаспектная Работа» и «Трансформация»), — мы опираемся на всю традицию гурджиевской Работы, мы входим в этот эгрегор, и он нас поддерживает.

При этом мы понимаем, что если мы входим в Работу, в эту битву, то, как совершенно точно говорил Гурджиев, если человек собрался проснуться, то все силы мира будут стараться не дать ему это сделать. Тут мы вступаем в эту борьбу в достаточно большом масштабе и с пониманием, что мы вступили в Работу.

Для многих это может быть первым серьезным вступлением в Работу, потому что до сих пор мы все читали про Работу, думали, разговаривали, даже как-то потихоньку рыпались. Но если вступить в эту серьезную борьбу, это может быть первым действительно серьезным вступлением в Работу.

… Я рассматриваю отрицательные эмоции как практики, практики такого же рода и типа как практики алкогольной зависимости и т. п. Когда говорят о человеке, что он пьет, что он — пьющий, я называю это практикой. Возможно, что это кому-то покажется необычным, но это точно с точки зрения психотехнического подхода, потому что когда мы называем нечто практикой, мы имеем в виду, что это можно практиковать, а можно и не практиковать. Человек, который не находится в рамках психотехники или у́же — психотерапии, скажет, что он не может «не», и, наверное, будет прав. Но мы-то с вами говорим о психотехническом, а, может быть, даже и шире, о пневмотехническом образе жизни. Поэтому всё, как мы живем — это наши практики.