1. Сегодняшняя тема — понимание в бытии в совместности. Про функциональность бытия в совместности сказано достаточно и в лекциях 2022 года, и в лекциях 2023 года про семью как эгрегор. А в этом мини-цикле речь идет о понимании. Так что сегодняшняя лекция будет прямым продолжении прошлой лекции. Там речь шла о понимании себя, а сегодня мы будем говорить о специальном аспекте понимания себя и понимании другого или других в совместности, в которой мы обнаруживаем себя.

Мы говорим о понимании как о чем-то волшебном и особенном, что выводит нас за пределы социальных функциональных отношений. Понимание, которого удается достичь в бытии в совместности, также выводит за функциональные отношения.

Важно различить оттенки. Можно говорит о совместном бытии, а можно говорить о бытии в совместности. Я осуществляю свое бытие в совместности. Понимать я могу себя, бытийствующего в этой совместности, понимать я могу другого, бытийствующего в этой совместности. Но если мы попробуем говорить о «совместном бытии» (в отличие от индивидуального «бытия в совместности»), это возможно для понимания только с внешней точки зрения. Бытийствуя в совместности, внутренне я остаюсь собой. Я могу понимать себя, я могу понимать другого, я могу понимать себя, находящегося в этой совместности, я могу понимать другого, находящегося в этой совместности. Но с внутренней понимающей точки зрения эта совместность — это условие моего бытия или бытия другого или других, кто участвует в этой совместности. А совместность как целостность постигается только с внешней точки зрения. Внутри это как у Пёрлза: «Я — это я, ты — это ты», «I do my thing, you do your thing».

Понимание — это гурджиевская Работа. Это не только психотехническая работа, которая в понимание входит частью или условием, а это именно пневмотехническая работа, т. е. пребывание в некотором духовном экстра-функциональном состоянии, выводящая нас во все большие объемлющие целостности, причем именно смысловые целостности, а не только функциональные. В пределе в некоторых языках это называется словом «Бог», хотя нужно быть очень осторожным, чтобы не брать это слово как интроект, а взять именно как символ смыслового целого.

Речь пойдет не о функциональном приспособлении, даже самом лучшем. В цикле про жизнь в семье мы говорили о благожелательности. Сейчас речь пойдет о понимании. Благожелательность возможна без понимания. В частности, буддийская медитация благожелательности, одна из основных, направлена ко всем, ко всему, и не требует понимания кого бы то ни было. Конкретно в семье или парных отношениях возможна интенсивная благожелательность, но она может осуществляться без понимания. Часто в «хороших» семьях так оно и бывает, поскольку понимание — вещь особенная, много чего требующая и требующая очень специальной настроенности и обученности, так что в семьях возможна благожелательность друг к другу при отсутствии умения и настроенности на понимание.

Возможно и наоборот — понимание без благожелательности, когда я понимаю, что некий человек мне не друг, не близок, не «мой» человек, и даже у нас с ним имеет место быть конфликт интересов. Я, конечно, тщательно слежу, чтобы не практиковать неблагожелательности. Я в функциональных отношениях практикую нейтральность и при этом я могу включать всю технику понимания и понимать человека, будучи к нему нейтральным.

Настроенность на понимание и осуществление акта понимания требует приостановки функциональных требований. Я могу что-то понять в меру того, насколько мне в этом понимании от человека ничего не нужно, я с ним никак не взаимодействую, я просто понимаю. Я могу понимать корову, которая лезет на березу, лишь настолько, насколько я не лезу в ее дело. Лезет она на березу — мне надо ее понять. Я не пытаюсь ее ни остановить, ни что-нибудь с этой причудливостью сделать, я просто понимаю.

С другой стороны, за пониманием может следовать значительное изменение ситуации, поскольку понимание может изменить функциональную картину, — а может не изменить.

Если удается такая совершенно волшебная вещь, как взаимное понимание в отношениях, это формирование того, что Гурджиев называл «группой» в смысле Работы — это идеал группы. Такое бывает, хотя это чудесно и очень редко и трудно. Но вообще-то понимание более доступно, более достижимо в одностороннем понимании: «Я тебя пониманию». Или в надежде на понимание со стороны партнера. Дети рассчитывают на понимание со стороны родителей.

2. Понимание — это соединение внешней ситуации и внутреннего ее переживания. Поэтому начнем с внешней ситуации. В основном у нас пойдет речь о понимании взаимодействия двоих, пары. Для описания внешней ситуации воспользуемся схемой эгрегора.

Во-первых, в отношениях, в которых мы себя обнаруживаем, мы именно себя обнаруживаем. Мы здесь уже есть, мы сюда попали, независимо от того, формируются ли эти отношения, или они уже есть, они устойчивые, или они распадаются. Каждый раз это какая-то форма, в которую мы попали, обнаруживаем себя.

Напомню схему эгрегора. Она на один элемент шире, чем три слоя, о которых я говорил, поскольку включает еще такой аспект как форма. Вверху у нас миф, внизу — процессы и функции. С одного боку — форма, которая организует, скрепляет отношения, с другой стороны — то, как это переживается участниками.

Если речь идет о бытии в совместности и, в частности, о понимании бытия в совместности, нужно обратить внимание на форму, — что собственно удерживает нас в этой совместности, организует, включает нас в эту совместность. Это может быть брак, детско-родительские отношения, отношения дружбы, отношения распавшегося брака. Каждый раз нам нужно, прежде всего, увидеть форму, которая скрепляет эту совместность. Эта форма — социально-функциональная.

В пределе это может перейти в обнуление социально-функциональной формы. Это концепция дружбы у стоиков. Они называли дружбой такое отношение людей, когда им ничего друг от друга не надо по функциональности и, тем не менее, они чувствуют, ощущают себя друзьями. Это достаточно редкая высокая форма. А обычно мы связаны какими-то социальными функциональностями.

Если форма живет, значит она находится в каком-то равновесии. Это равновесие удерживается и поддерживается, даже несмотря на что-то, что, казалось бы, мешает стабильности формы. В частности, в художественной литературе, например, у Германа Гессе, описывается ситуация интенсивной вражды двух соседей, которые, тем не менее этой враждой связаны, находятся в очень тесных, плотных отношениях.

Форма может работать вообще без какого бы то ни было понимания. Мы можем увидеть, вычленить в ней все эти четыре элемента. Миф, который скрепляет эту форму в рациональном сознании; те процессы, которые происходят; сама форма, и те переживания, которые тут имеют место.

Эти совместности могут быть разной плотности. Это может быть невротическое слияние с одной или с обеих сторон. Или это может быть что-то по модели общества с ограниченной ответственностью. Это все разные формы взаимо-приспособления. При этом мы, люди, так настроены, что хотя бы мифологически мы ждем понимания от партнеров, иногда пытаемся даже практиковать понимание сами.

3. Самая существенная практическая формула сегодняшней лекции.

Вот модель стандартной ситуации: мы — какие-то «мы» — сидим напротив друг друга, находимся в коммуникации. Например, я, как психотерапевт, работаю с клиентом. Или муж и жена, управившись со всеми делами, вечером садятся пить чай. У них какая-то общая ситуация. И вот чего люди не замечают: вроде у нас общая ситуация, но, однако же, при этом я перед собой вижу его/ее, а он/она видит перед собой меня. С внешней точки зрения мы находимся в общей ситуации, а с внутренней точки зрения в этой общей ситуации у каждого из нас своя ситуация.

Если я этого не понимаю, не учитываю и не отрабатываю как-то, я нахожусь в состоянии, которое Пиаже называл «эгоцентризмом». Как модель он описывал ребенка, который приносит родителю рисунок, говорит «посмотри» и держит рисунок таким образом, что для него он расположен нормально, а для родителя — вверх тормашками. И он не понимает, что для родителя рисунок — вверх тормашками. К какому-то возрасту дети научаются поворачивать рисунок.

Люди, которые вместе пьют чай напротив друг друга и воображают, что они находятся в общей ситуации совместности, как правило, не понимают, не обращают внимание, не отрабатывают этот момент.

Для того, чтобы осуществлять понимание, нужно перейти на другой уровень, на другой рефлексивный ранг. (Напомню, что такое рефлексивные ранги. Не путайте, пожалуйста, с рангами, позициями в стае. Рефлексивный ранг ноль, если я вижу нечто — у меня на планшете картинка. Рефлексивный ранг один — он знает, что у меня на планшете картинка. Рефлексивный ранг два — когда я знаю, что он знает, и т. д.)

Как правило, люди, которые живут или общаются в первом ранге — это какая-то странная наивность. Обычно мы живем гораздо в более высоких рангах. Это подробно рассматривается в социологии. Там есть такая тема — «Представление себя другим». Когда я представляю себя другим я имею в виду, как они меня увидят.

Чтобы говорить о понимании совместности, я должен учитывать, как минимум, третий ранг, т. е. находясь вместе с ним/с ней, я должен иметь в виду, как она меня видит и как ей со мной живется. Если я напротив ее, а она напротив меня, я могу начинать говорить о понимании только тогда, когда в моем сознании я нахожусь в достаточно высоком ранге, чтобы видеть ее, которая видит меня. Дальше я вижу ее, которая видит меня, который видит ее, и т. д.

Что нужно, чтобы это увеличение ранга не уходило в дурную бесконечность? Если говорить абстрактно, то «я вижу ее, которая видит меня, который видит ее», и так до бесконечности. Чтобы это в дурную бесконечность не уходило, нужно как раз понимание, которое каждый раз и специфически организуется формами и организует формы. Когда я вижу ее, которая видит меня, я задаюсь вопросом, кого/что она видит, и это каждый раз конкретный вопрос. Когда молодой человек идет на свидание, он каким-то образом оденется, причешется, и это будет та форма, в которой он осуществляет эту ранговую рефлексию.

Дальше, если мы говорим о понимании, то мы интересуемся, как ей/ему со мной, как мне с тем, как ей/ему со мной. Тут включаются все опасности невротического механизма слияния, т. е. если я слишком беспокоюсь о том, как ему со мной, то начинается эта история. И уход в дурную бесконечность и всякая невротичность купируются конкретными описаниями форм, типа как ей будет, когда я скажу вот это, и как мне будет, когда ей будет, когда я скажу ей вот это. И т.д.

Тут я обозначаю основную формулу: если мы хотим говорить о понимании в бытии в совместности, мы должны все время конкретно, в конкретных формах рассматривать ранги рефлексии не меньше третьего. Если я напротив нее, а она напротив меня, то я как минимум должен иметь в виду, что я напротив нее, которая видит меня.

4. Можно говорить о двух формах понимания или о двух интенциях, направленностях понимания. Одна направленность — это понимание партнера по совместности как механизма в смысле гурджиевской механичности, а другая — понимание по-человечески, как человека.

Как пример. Выросшей взрослой дочери нужно понять, нужно понимать свою маму. Она осуществляет все действия, которые я описываю как понимание: рассматривает иерархическое строение ситуации человека по разным субличностям и т. д. — настолько, насколько это возможно, рассматривает полный функционал. Это совсем не так много и это вполне достижимо. Здесь не нужно все-все-все, достаточно видения основных линий. Вот так человек прожил свою жизнь, вот такие у человека мифы, такие ценности, такие обстоятельства. Дальше включается дополнение, необходимое для понимания: как ей живется, этой маме. А живется ей по-разному, иногда хорошо, иногда нехорошо, все это конкретно: вот это ее мучает, вот это ее радует.

Смотрит дочка на маму, вот так ее понимает, но только обнаруживается грустная ситуация: а там никого нет, имеет место эта самая гурджиевская механичность. Чтобы совсем никого не было — это бывает редко, это уже психиатрия. Но по серьезу, по-человечески там никого нет. И дочке нужно понимать свою маму во всей ее механичности с пониманием, что там никого нет и, соответственно, если от нее нужно того и сего, приходится включать сталкинг, нажимать какие-то механизмы. Нужно, например, чтобы маме было хорошо. Для этого нужно то, то и то. Парочка нехитрых действий с обстоятельствами, — и будет маме хорошо, и мне с мамой будет хорошо.

Вроде бы это — понимание, но это такое грустное, горькое понимание такого бытия человека, когда там никого нет.

С другой стороны, когда там кто-то есть, я могу это понимать именно как проявление того, что там кто-то бывает. Помним по Гурджиеву, что чтобы человек был постоянно — это не тот уровень, на котором мы находимся. Но там кто-то бывает, на это можно рассчитывать, и это можно понимать. Если вы помните, в первой лекции этого мини-цикла я говорил о том, что экстра-функциональное намерение проявляет то обстоятельство, что там кто-то есть.

Нужно понимать, — и это понимание Работы, — что друг по отношению к другу мы бываем механизмами, а бываем «человеками». Тогда это взаимное понимание по-человечески требует уже не третьего ранга, т. е. я вижу ее, которая видит меня, а как минимум пятого, т. е. я вижу ее, которая видит меня, и имеет в виду, что я вижу ее, который понимает ее, а она понимает меня. Такое бывает, по-видимому, это то, чего нам всем больше всего на свете хочется. Это такое редкое счастье, которое бывает.

5. Такова общая схема, а дальше эта схема по-разному конкретно разворачивается в разных конкретных совместностях. Основное здесь вот что. Каждый из нас живет в своем кино и в это кино приглашает, берет на роли, видит в ролях в своем кино других людей. У каждого человека есть некоторый набор ролей, некоторый киносценарий, на который приглашаются другие люди. Есть роль для жены или для мужа, есть роль для детей, для родителей, для друзей-приятелей, сослуживцев, и т. д. У обычного человека сценарий не бог весть какой богатый.

Поскольку мы говорим о понимании, а понимание, как вещь дорогостоящая и трудная, чаще всего направляется на близких людей, я должен рассказать важную вещь. В психоанализе есть термин «имаго» — образ. Например, образ мамы, образ отца, образ партнера по любви, — по Юнгу «анима» или «анимус». Когда человек попадает в мою психику в качестве моего имаго, — это очень функциональные отношения. Если мы рассматриваем юнгианские архетипы как формы для этих имаго, то мы выходим в предметность юнговского коллективного бессознательного, а индивидуальные бессознательные индивидуально оформляют эти архетипы. Это все очень функционально.

У ребенка, а потом без специальной проработки у человека на всю жизнь, допустим, есть имаго матери, одно из самых важных: «моя мама». Без специальной проработки, которая с точки зрения обыденной жизни довольно причудлива, это имаго «моя мама» не предполагает представление об этой женщине как об отдельном самостоятельном человеке. Та работа, которую я проделываю с большинством клиентов, когда предлагаю напрячься, постараться увидеть эту женщину как просто человека, живущего своей жизнью, — трудная работа. Она осуществима, она возможна, но она делается благодаря значительным усилиям. Но тогда это перестает быть моим имаго, у меня остается это имаго «моя мама», с придыханием, волшебством, даже я какие-то символы в себе храню и пестую, — а вот эта женщина, которая была моей мамой, когда я был маленький, она становится другим образом. Ее образ отличается от того имаго, которое у меня архетипически функционирует. Я могу задним числом, если она уже ушла, или в реале, если она жива, ей сочувствовать, могу с ней сорадоваться, я могу как-то сочувствовать ее горестям. Это совершенно другая история, нежели включенность ее в мою психику в качестве имаго матери.

Для понимания другого человека, — в частности, речь идет о близких людях, — нам нужно отстроиться от тех имаго, по которым они занимают места в нашей психике, т. е. в нашем кино, и, сделав усилие, посмотреть на них как на людей, живущих в своих кино.

Как правило, при этом, если идет речь о родителях, особенно в рекапинге, начинают происходить удивительные вещи. Например, один мой клиент был уверен, что он занимает в жизни своей матери самое важное место, поскольку она занимала в его жизни самое важное место. Когда он ухитрился рассмотреть ее жизнь, как она жила сама по себе, он обнаружил, что он занимал в ее жизни вовсе не самое важное место. У нее были сложные отношения с его отцом, потом она с ним развелась и вышла опять замуж. У нее были сложные отношения с самореализацией и с работой, и т. д.

Можно еще увидеть, что то же относится к детям. В паре родитель-ребенок ребенок требует понимания, хочет понимания, как бы живет в понимании. Даже если все в порядке, и это хорошая, внимательная, любящая, понимающая мама, он-то мнит себя собой, а она видит растущего ребенка, или бунтующего подростка, она его понимает у себя совершенно не так, как он воображает ее понимание в своем кино. И только позднее, когда и если он дорастет и проделает соответствующую работу рекапинга, он может надеяться увидеть, как же она его понимала там у себя, в своей психике.

На детях и родителях это легко увидеть. А теперь прикиньте на отношения в паре, даже самой лучшей, настроенной на понимание, любящей — те же самые архетипические интенции работают, мифы работают, целостность жизни и понимание у каждого разные. Какой рефлексивной мощи требует действительное понимание, — как она меня видит во всей рефлексивной сложности. Я понимаю, как она меня понимает. Для нашего уровня бытия в полноте это недостижимо, а стремление к такого рода пониманию с повышением рефлексивных уровней, но не абстрактно, а каждый раз конкретных форм — это и есть Работа в паре.