Аннотация. Нормализация психики требует установления удовлетворяющих отношений с родителями (парентальными фигурами). Между тем наши родители-воспитатели чаще всего создают нам немало трудностей в решении этой задачи. Умея нас родить («рожать детей кому ума недоставало»), они как правило не умеют, да и не имеют возможности, воспитывать нас так, чтобы, взрослея, мы питали к ним лишь благодарность и прочие благие чувства, как должно было бы быть. Чаще мы держим в себе много негатива по отношению к нашим парентальным фигурам, и не умеем от этого негатива избавиться. Наше невнятное желание их «простить» часто лишь замазывает реальные эмоциональные проблемы, которые мы носим в себе. Как правило, ошибка состоит в том, что мы продолжаем переживать отношения с родителями в том ключе и на тех основаниях, какими они были в нашем детстве, хотя во многих других отношениях мы уже сильно изменились, выработали другую картину мира и придерживаемся других ценностей. Коммуникативная терапия предлагает технику пересмотра отношений с родителями, исходящего из наших новых, сегодняшних оснований, — пересмотра, ведущего к пониманию, принятию и любви, которых ребенок в нас может теперь не требовать от имаго (образа) парентальных фигур, а сам готов дать им бескорыстно и безусловно, расплетая в рекапинге застрявшие в памяти недоразумения.
Сегодняшняя тема трудна одновременно и интеллектуально, и эмоционально. Интеллектуально — потому что схемы необходимой коммуникативной работы достаточно сложны. Но это — меньше, чем полдела, потому что интеллектуальные описания в этой теме (как, впрочем, и во всех других) — это только описание того, что нужно сделать, а сделать это можно только тогда, когда перед человеком остро и эмоционально насыщенно стоит такая задача. И сделать можно только глубоко эмоционально прочувствовав все, что описано в схемах.
1.
Прежде всего предполагается, что нашего Внутреннего Ребенка мы умеем обеспечивать Внутренним Родителем, то есть что в обустройстве нашей психики Внутренний Ребенок замкнут на собственного Внутреннего Родителя. Без этого тема вообще не подъемна.
Таким образом, для осуществления той работы, о которой пойдет речь, формула «во мне есть Ребенок, но я — не Ребенок» должна быть четко практически освоена. Это значит, что мы не нуждаемся во Внешнем Родителе. Потому что если человек до этого еще не дорос, а сам остается ребенком, то есть отождествляет себя со своим Внутренним Ребенком, ему приходится искать вне себя подходящего — для себя как ребенка — родителя. И он постоянно ищет его в разных людях вокруг, а если живы его родители (или другие парентальные фигуры) — то остается ребенком для них. Более того, если родителей даже нет в живых, он сохраняет с ними «детскую» связь, то есть обижен на них, виноват перед ними, одним словом — переживает свои детские ситуации как актуальные.
Зрелая, «взрослая» психика имеет такую структуру, что не ищет родителей ни в реальных парентальных фигурах, ни в начальниках, ни в женах и мужьях, поскольку имеет для своего Внутреннего Ребенка собственного Внутреннего Родителя. Задача, о которой мы будем говорить, имеет смысл только тогда, когда такая структура психики уже сложилась, и человек не считает себя «ребенком» тех людей, которые были его родителями, когда он был маленьким.
2.
Однако когда это сделано, когда Внутренний Ребенок имеет вполне удовлетворяющего его Внутреннего Родителя, остается еще вопрос об отношениях человека с парентальными фигурами — прежде всего мамами и папами, но также и дедушками и бабушками, нянями и учителями, и др. и пр. — внутренними и, может быть, внешними. Ведь в нашем формировании они играли важнейшую роль и продолжают в глубине (а часто и на поверхности) психики быть основой эмоциональной жизни.
А отношения эти, как правило, были, мягко говоря, «негладкими», когда мы были маленькими, и остаются негладкими теперь, в наших воспоминаниях. Наши родители, как и большинство из нас с вами, способны родить своих детей физически, но не могут, не знают как действительно воспитывать своих детей. Хуже того, в нашей культуре все знают, как надо было бы, в особенности хорошо знают это дети. Дети знают, чего надо хотеть, и на что они как бы имеют право. Они имеют право на хороших, любящих, принимающих, добрых, умных…
- Щедрых.
- Самых лучших.
- Одухотворенных.
М.П.: Да, да, да. А получают они, естественно, самых обыкновенных людей, таких как мы — в лучшем случае. А чаще в общем даже не таких как мы, потому что наши родители, как правило, имели вариантов гораздо меньше, чем мы, не имели возможности обратиться к психотерапевтам, к каким-нибудь там консультантам и просто жили как умели.
И вот выходит, что мы полагаем, что имеем право на самых лучших на свете родителей, а получаем тех, какие реально были. И на этом расхождении возникает масса обид, претензий, недовольств и прочих отрицательных эмоций. В то же время многие из нас чувствуют себя по отношению к родителям виноватыми, потому что их надо было бы любить, их надо было бы считать самыми лучшими на свете, и как-то неудобно и неловко обнаружить, что они далеко не самые лучшие и — что греха таить — не такие уж и любимые. И обнаружив это, люди чувствуют себя виноватыми.
Парентальные фигуры обычно оказываются прототипами самых глубинных селф-бехолдеров в Самости, то есть структурных элементов Самости, в которые человек смотрится, как в зеркало, и через которые человек себя определяет. Отношение к ним и с ними впечатано в самую глубинную структуру Самости. Поэтому, не прочистив эти отношения, не переопределив их, не авторизовав их, то есть не сделав их своим достоянием и такими, какими человеку надо, чтобы они были, человек не может чувствовать себя достаточно психически устойчиво.
Вообще человек, потерявший любовь, которая связывает его с родителями, лишается чего-то очень важного.
3.
Однако же установить удовлетворяющие отношения к родителям невозможно из позиции того Ребенка, каким человек был, когда был ребенком. Во-первых, как мы видели, реальные родители не соответствуют и не могут соответствовать тем мифам, которыми определяются его требования к родителям. Во-вторых, что не менее важно, родители — реальные родители, те, которые у него были, — тоже имели какие-то представления о том, какими должны были быть отношения между ними и ребенком, и, как правило, эти представления мало соответствуют как реальным отношениям, какими они были, так и мечтам ребенка.
Таким образом, мы имеем, во-первых, мечты ребенка о «хороших» родителях, и различие между этими мечтами и теми реальными родителями, которых человек помнит. Во-вторых, — реальные отношения между ребенком и его родителями, какими человек их помнит из своего детства. Впрочем, уже пытаясь описать эти отношения человек почти наверняка столкнется с тем, что его сегодняшнее понимание разных ситуаций не вполне соответствует тому, как он их воспринимал, когда был ребенком. В-третьих, же мы должны учитывать то, чего родители хотят от ребенка, считая несоответствия «погрешками», неправильным поведением и неправильными отношением к ним ребенка.
Но ребенок не может жить в соответствии с теми представлениями, которые сложились у родителей: жизнь слишком быстро меняется, и родители от нее, как правило, отстают. Тем более не могут жить в соответствии с представлениями родителей дети, ставшие взрослыми. Впрочем, обойтись с тем, чего ждут от нас наши реальные родители, в общем, довольно легко, поскольку все мы — более или менее приспосабливающиеся, более или менее адаптивные люди. Если бы мы попытались соответствовать тому, чего от нас ждут родители, мы были бы в жизни настолько неэффективны, что это было бы просто опасно. Поэтому мы — другие, и мы умеем быть другими, не такими, как ждут от нас родители. И если мы даже по отношению к ним пытаемся быть конформными, то нам приходится увиливать, ловчить, в самом худшем случае вытеснять несоответствия…
А вот по отношению к нашим внутренним слепкам с наших родителей, с Тех-людей-которые-были-нашими-родителями-когда-мы-были-маленькими (а они были сильными и авторитетными), — это труднее. Они нам много чего «вменили», и образы их, — то, что в психоанализе называется «имаго», — у нас внутри сидят и много чего требуют.
Уже у ребенка имеет место конфликт с этими требованиями, потому что родители вынуждены делать вид, что они знают, как надо, но на самом же деле они не очень это знают. И поэтому их дети постоянно находятся в конфликтном состоянии: родительское «надо» неадаптивно к среде, в которой живут эти дети. Кроме того, родительские требования часто неадаптивны к нашим индивидуальным особенностям, потому что эти папы и мамы воспитывают «свою дочку», или «своего сына», а вовсе не этого конкретного человека: им не до него. Конфликт с внутренним имаго гораздо сложнее, тяжелее, его еще нужно обнаружить, с ним столкнуться, не на уровне смутного ощущения вины или, наоборот, обиды, а на уровне реального тематического конфликта.
Так вот, если мы, в частности, попытаемся любить родителей так, как они того хотели и продолжают хотеть, у нас ничего не получится. Как правило, значительная часть того, чего они от нас хотели, вообще невыполнима.
4.
Однако же, само отношение любви с родителями входит в структуру, точнее — должно было бы входить в нормальную структуру психики. Если этого там нет, то психика, во-первых, неустойчива, во-вторых, оказывается, что мы сами не умеем любить, и т.д.
Однако же как-то любить мы все-таки умеем, и идея этой лекции состоит в том, чтобы установить отношения любви со своими родителями не в тех линиях, не по тем основаниям, по которым они нам это предлагают. И не по тем основаниям, по каким Ребенок в нас мог бы обижаться, что-де родители ведут себя не так, любят не так, сами не такие. А так, как мы сегодня, сейчас и здесь, такие, какие мы есть, — уже достаточно взрослые, уже достаточно опытные, уже в жизни достаточно тертые, имеющие какую-то, достаточно определенную Самость, — представляем себе отношения любви. Причем по максимуму, потому что эта тема — решающая для психики.
Об отношениях любви с кем идет речь? — Естественно с нашими имаго. Не с реальными парентальными фигурами (живыми и ушедшими), — отношения с реальными людьми будут устанавливаться вследствие этого. Речь идет об установлении внутренних отношений любви с имаго родителей или вообще парентальных фигур.
5.
Тут необходимо понять, что вся система неудовлетворительных отношений с парентальными фигурами — это отношения ребенка. Помня формулу «во мне есть Ребенок, но я — не ребенок», я могу понять, что это не мои отношения, это отношения моего Внутреннего Ребенка.
(Вообще формула работает тогда, когда я обнаруживаю различия между «своими» переживаниями, и переживания субличности, которая, вроде бы, «во мне» или «моя», но для меня ее переживания и действия не эго-синтонны, я их не готов принять как свои, не готов под ними «подписываться»).
Таким образом, это не «я» обижен на родителей, а мой Внутренний Ребенок. Это ставит меня в определенную ситуацию: мне нужно как-то обойтись с обидой моего Ребенка и как-то обойтись с той реальной ситуацией, которую он, мой Внутренний Ребенок, переживает как обиду. То же касается чувств вины, стыда и других подобных переживаний.
Это позволяет в рекапинге — переживании заново значимых ситуаций прошлого — достичь важной дифференциации. Можно понять Ребенка и его обиду, не принимая его понимание и оценку ситуации как свое понимание и свою оценку. Полезно вспомнить ситуации, в которых важные переживания концентрируются наиболее полно. Не столько потому, что именно эти ситуации были основным (тем менее — единственным) источником соответствующих переживаний, сколько потому, что их можно брать как образцы, образы, переживая которые заново полно и ярко, можно проработать систему отношений. Как я не раз рассказывал, в рекапинге важно иметь в виду, пройти и понять позиции всех участников события, что дает возможность увидеть ситуацию объемно: не только глазами (и чувствами) ребенка, но и глазами (и чувствами!) прочих участников.
При этом необходимо увидеть ситуацию без обвинений, то есть снять с себя обиду Ребенка. Ребенок-то обижен, и мы не пытаемся его разубедить, — это бесполезно, а часто даже и этически нехорошо. Его, Ребенка, допустим, наказали несправедливо, или недостаточно любили, или отправили в лагерь, или в детский сад, когда ему, Ребенку это было очень плохо и тяжело, ему там нехорошо. И его убеждать в том, что ему не должно быть нехорошо было бы абсолютно нечестным. Но это ребенок был обижен, соответственно мой Внутренний Ребенок сохраняет свое право на эту обиду, а «я сам» могу не отождествляться с этой обидой, я могу пойти в ту ситуацию и постараться понять, каково было прочим участникам ситуации: папе, маме, дедушке, бабушке, няне, учительнице.
При этом необходим хотя бы минимум исторического чутья, — представлений о том, какой была тогда жизнь, как они жили, какие были у них проблемы, радости и прочее. То есть нужно уметь их увидеть. Необходим также хотя бы минимум эмпатических способностей, то есть, нужно суметь влезть в их шкуру. Влезая в их шкуры можно увидеть всю сложность — неизбежность, необходимость, неудалимость — их ситуаций. Вот мама, которую папа не любит, а может быть даже и гнобит; вот папа, который подыхает на работе и бьется из-за последней копейки; или наоборот, очень благополучный научный работник, который так занят своим научным творчеством, что ему реально ни до кого и ни до чего, не нужны ему эти дети, да и жена нужна только в редкие свободные часы, на самом-то деле он — ученый. Так, эмпатически, сочувственно войдя в их шкуры, увидев детские истории более объемно, можно для себя понять иначе ту ситуацию, которая вызвала обиду у Ребенка.
Как правило, выясняется, что родители, пытаясь исполнять свои родительские обязанности, на деле внутри себя сами оказываются Неблагополучными Детьми, которые свое неблагополучие сбрасывают, в том числе, на ребенка — по законам семейных систем, которые тоже тут не худо бы хоть немножко знать. В частности, по законам триангуляции,— то есть, если у папы и мамы какая-то неувязка, то свое ощущение этой неувязки они естественно сбрасывают на ребенка. Не потому что они плохие, такие-эдакие, а потому что в семьях оно так происходит, это законы семейной жизни, ни от кого персонально не зависящие.
Так вот, когда мы все это увидели, нам, конечно трудно не пережить сочувствие к этим людям. Но остается еще обиженный, виноватый, пристыженный и пр. Ребенок. Однако мы помним, что этот Ребенок уже не одинок, мы готовы взять его себе. Мы этого Ребенка в нашем виртуальном пространстве, в котором осуществляется вся эта работа, вытаскиваем теперь из-под юрисдикции этих Неблагополучных Детей, которые делают вид, что они его родители, и берем его себе.
И говорим этому Ребенку, — это очень важный момент! — что та ситуация, о которой идет речь, закончилась. Ее можно и нужно оставить в прошлом. Вот тебя, допустим, каждое лето отдавали в лагеря, тебе это было ужасно, ты обижен за это на родителей. Но смотри, мужик, тебе 34 года, тебя никто уже не может «отдать в лагерь», ты можешь сам куда-то поехать, или не поехать, ты сам владеешь своей жизнью и, соответственно, жизнью своего Внутреннего Ребенка. Это очень важно прочувствовать «до печенок», — прочувствовать, что все это в прошлом.
А что нужно моему Внутреннему Ребенку от меня, как его Внутреннего Родителя? Прежде всего — мое присутствие, ощущение, что я у него есть. Далее — какая-то забота, может быть какие-то психотехнические мероприятия по снятию каких-то травм. И это все я могу ему дать. То есть, я могу разбираться теперь с его обидой совершенно независимо от той ситуации, в которой он эту обиду поимел.
6.
Теперь остаются родители. С обидой Ребенка мы уже как-то обходимся. А что нам делать с этими людьми, которые тоже, в общем-то, Неблагополучные Дети? Кто теперь в этой «внутренней компании» старший? Кто может принять на себя роль Родителя для всех этих виртуальных Детей?
Еще раз подчеркиваю: речь идет не о реальных папе и маме, речь идет о виртуальных фигурах, об имаго. Мы уже постарались увидеть их более объемно, не так плоско и однозначно, как видит их наш Внутренний Ребенок. Может быть даже мы сумели увидеть в них их Внутренних Неблагополучных Детей. Увидев все это, мы естественно, инстинктивно не можем не пережить к ним сочувствия.
Теперь остался еще один психотехнический ход, тоже очень сложный. Наверно самый сложный во всей этой истории. Вот они живут со своим ребенком, вот им с ним как-то, вот мы им сочувствуем. Но, этот ребенок-то — это ведь в каком-то смысле это я и есть. То есть интимнейшие, глубочайшие нити моей Самости связывают меня с этими людьми как Ребенка.
— Ты сейчас про реальных людей, или про имаго?
М.П.: Про имаго, конечно. Никаких реальных людей там вообще нет.
В этом месте задача состоит в том, чтобы эти тончайшие, но очень мощные нити любви распредметить, очистить от того содержания, которое связано с разными обидами, стыдами, винами и прочими отрицательными переживаниями. Затем вспомнить, — не упуская, не теряя эти нити любви, — что теперь-то в этой компании самый старший, умный, добрый, сильный и прочее — это я, и что эти чувства, эти тончайшие, но очень мощные, повторяю, нити я могу теперь переопределить как свои чувства к этим людям. И вот я смотрю на этих людей — имеется в виду имаго, конечно, а не реальные люди, — смотрю на те образы, которые живут в центре моей психики. Я им сочувствую, и всю эмоциональную мощь, весь эмоциональный заряд этих нитей любви, я — из места себя сильного, доброго и умного — направляю на эти образы. Когда мне это удается, я могу сказать, что вот теперь я люблю этих людей, но я не от них жду, запрашиваю принятия какого-нибудь, любви, которую они мне «должны», а я все это готов им дать.
Это соответствует принципу, на котором основана вся нормальная жизнь: «что хочешь получить — давай». Я ведь хорошо знаю, нутром чувствую, что именно я хочу получить. Эти нити любви — они для каждого из нас очень индивидуальны, они не «вообще», они очень конкретны, в рамках связи, сотканной для нас из тех детских чувств, которые мы в себе продолжаем нести. И вот, обернув отношения, я могу, наконец, дать им все то, что я надеялся от них поиметь. И через это обрести свою целостность.