1.

Наша сегодняшняя тема — злоба как отрицательная эмоция. Тема трудная и болезненная, но, к счастью, я имею возможность сегодня рассказать о том, как из этой отрицательной эмоции выходить. Помнится, когда-то был лозунг «за мир в каждом доме» — это как раз туда.

Почему эта тема? Во-первых, эта отрицательная эмоция очень распространена. Если не в каждом доме, то через один нечто подобное бывает. Это сильно портит жизнь, а между тем вполне можно без этого обойтись. Во-вторых, почему-то до сих пор, говоря о так называемых отрицательных эмоциях, я почти не говорил об агрессивных отрицательных эмоциях. И наконец, это яркий пример, на котором многое можно увидеть. Как оказывается, это тема сложная и одновременно ведущая к важным обобщениям.

2.

Нужно еще оговорить трудности терминологии, поскольку в этой сфере, во-первых, бытовое использование слов неопределенно и плавает. Культура не очень хочет туда смотреть и не очень хочет всё необходимое там различать. Как известно из лингвистики, там, где определенная культура имеет развернутую практику и развернутую рефлексию, там языковые средства определены и дифференцированы. Рассказывают, что у северных народов есть много разных слов для разных состояний льда и снега. А вот тут наоборот: и использование неопределенно и плавает, и культурная рефлексия старается туда не смотреть.

В самом простом виде, злобой я называю агрессивное отношение к адресату, — т. е. эмоция эта имеет адресата и отношение к нему агрессивное, — и это агрессивное отношение основано на противостоянии отношения как к «своему» (это сфера Gemeinschaft) и одновременно вражды. Это противостояние, противопоставление «свойскости» и вражды. Адресат этого чувства необходимым образом является «своим» и не может быть исключен из «своих», и одновременно отношение к нему враждебное, агрессивное. Это конфликт, и этот конфликт не собирается разрешаться.

Как вы помните, я утверждал, что значительная часть, если не все так называемые отрицательные эмоции — это эмоции, связанные с кругом «своих» (Gemeinschaft), и одновременно это эмоции, которые заперты, связаны с невозможностью действия, в то время как нормальные эмоции сопровождают, организуют и обеспечивают действие. Так называемые отрицательные эмоции — это эмоции тупиковые.

И наконец, злоба — это эмоциональное сопровождение стремления причинить боль, но одновременно без стремления вступить в битву и возможности победить.

Сегодня я буду иметь в виду два примера. Об одном я уже говорил: мать, которая вроде бы, любит своего сына, но, тем не менее, вдруг оказывается, что она на него кричит, даже может ударить. И второй пример — семейная ссора.

Злоба как чувство объявляет адресата «плохим» и связана в своем выражении с тем, что в быту называют ругательствами, которые вызывают негативную оценку и негативное чувство, — как правило, несколько преувеличенные, бросаемые «в сердцах», специально чтобы сделать больно.

Здесь существенное разграничение. В этой ситуации еще может быть момент воспитания и наказания. Но об этом мы говорить не будем, постараемся эти стороны дела, стороны ссоры отмыслить, потому что мы не об этом, а мы конкретно именно о злобе.

Стоит упомянуть, что злоба связана с местью.

Мы говорили, что эмоциональный центр работает в двух режимах: в режиме переживания в настоящем и в режиме формирования установки какого-то отношения, которое мы назвали аттитюдом. Само переживание злобы как чувства происходит в моменте, но за ним стоит определенный аттитюд, т. е. злоба подразумевает упрек «вечно ты то и се». Аттитюд содержит тупиковое неразрешимое противоречие: «свой», но враждебный.

Эти отношения разделены по субличностям, однако сталкиваются тупиковым образом в моменте (т.е. субличности проявляются как ролевые позиции). Одна из техник рассмотрения связана с четырехполюсником (миф — реальные процессы — организация — реальные переживания). Можно при анализе рассматривать, что связывает, что делает адресата этого чувства «своим» и что вызывает вражду. Мы заранее уже понимаем, что, хотя это определенное единое чувство злобы, но при анализе оказывается, что это сложная констелляция.

3.

Берем ситуацию матери, которой нужно утром вести своего ребенка, лет 4–5, в детский сад. Можно представить себе организацию этих отношений. Ребенка нужно вести в сад к определенному времени. Матери нужно тоже к определенному времени идти на работу. Представим себе в качестве организации ситуацию, когда мать одна с этим ребенком, от них недавно ушел ее муж, и там заложена обида и много других таких чувств.

По мифу мать любит своего ребенка, считает его хорошим мальчиком и, коль скоро он хороший мальчик, он должен быть послушным, и в данной ситуации его должно быть легко настроить одеваться и идти в сад. В реальном процессе может оказаться, что мальчик заигрался, она ему говорит «пора одеваться, пора идти в сад, давай одеваться». Даже может быть на уровне «говорилки», т. е. формирующего аппарата, он отвечает ей «да-да, конечно», но сам заигрался и идти одеваться не собирается. Мы знаем, как это бывает с детьми.

Мать усиливает давление интонационно, громкостью голоса, какими-то дополнительными словами, типа «я кому сказала!». Трудная ситуация, если мальчик иногда слушается, иногда ей удается его уговорить и без проблем одеть и вести в сад, а иногда не слушается. Такого рода ситуация с точки зрения бихевиоризма вызывает особенно сильное обуславливание. Оказывается, особенно сильное обуславливание происходит не при постоянном подтверждении, а при том, что иногда подтверждение приходит, а иногда не приходит.

Мать находится в состоянии своего мифа, что мальчик должен слушаться, он хороший мальчик. Она продолжает усиливать давление, и это не работает. И усиливаемое давление в какой-то момент перещелкивает. В какой-то момент мальчик становится уже не «моим хорошим мальчиком», а становится противником, он мешает ей осуществлять то управление, которое ей нужно осуществлять. Она спешит, она в стрессе, ничего другого придумать она не может. Ее усиливаемое давление в какой-то момент переходит в противостояние и дальше во враждебность. У нее происходит то, что в быту обычно называется «срыв», т. е. она для себя оказывается в другой ситуации — в ситуации противостояния, которое довольно быстро переходит в ситуацию вражды, поскольку, например, на эту ситуацию происходит перенос общей ситуации обиды «почему я должна одна тут» и еще что-нибудь в этом роде.

Этот ребенок оказывается, с одной стороны, врагом, потому что он является препятствием, он мешает ей делать то, что нужно — вести его в сад вовремя и потом вовремя идти на работу. Но одновременно он оказывается врагом не до конца, потому что он «свой» ребенок, и обхождение с ним как с врагом имеет жесткие ограничения. В одних случаях, для одной женщины это может быть запрет, например, на физические побои, и тогда она просто на него враждебно кричит и делает ему таким образом больно, обзывая его, ругаясь, «мамка заругала». В некоторых случаях даже и какая-то мера физического воздействия не запрещена, она может его ударить, нашлепать. Но наверняка ей запрещено наносить ему реальный вред. Это момент, который является для этой эмоции, этого чувства злобы определяющим: причинять реальный вред нельзя, а вот сделать больно и хочется, и можно.

Происходит, как мы говорим, у матери срыв. Она разражается криком или даже шлепает мальчика, т. е. ее напряжение получило какую-то разрядку, она напряжение разрядила, ее ситуация изменилась. Вроде бы, она по-прежнему должна была бы спешить и в сад, и на работу, но она уже опоздала. Свое эмоциональное напряжение она уже разрядила, и дальше она может почувствовать стыд, вину, раскаяние. Мальчик, который поревел на ее агрессию, тоже может успокоиться, потому что появилась та самая мама, которая утешает его теперь, одевает, ведет в сад. Все всюду опоздали, но, тем не менее, пришли в сад и, в общем, ничего страшного. Потом она позвонила на работу, что опаздывает, и тоже ничего страшного, там все ее понимают, и т. д. до следующего раза.

Важно: эта ситуация повторяющаяся. Это как стоячая волна. Помните, ветка в реке на течении. Течение ее отклоняет, отклоняет, отклоняет, потом она рраз, ударом переводится в обратное состояние. Потом опять течение ее отклоняет, отклоняет. И так же напряжение между мамой и ребенком растет, растет, доходит до срыва и разрядки, затем происходит примирение, и так до следующего раза.

Главное здесь — это переключение: «свой» стал противником, чуть ли не врагом, при этом оставаясь «своим». Мать, усиливая давление, вроде бы, управляющее давление, в конце концов, его переносит в другую ситуацию. Не отзываясь на ее управление поведением, он не дает ей действовать так, как ей нужно.

Уже на этом примере можно сказать, что ошибка в том, что она наделяет его произвольностью: он не слушается, а мог бы, если бы захотел. А у него, на самом деле, такой произвольности нет. Он действительно заигрался, ее управлению не поддается, усиление давления не помогает, т. е. она не знает, что у него возможности послушаться нет. Эта игра с тем, на чьей стороне здесь произвольность поведения, является здесь основной. Злоба матери основывается на том, что он виноват, он плохой, и она даже не думает о том, что могла бы попытаться осуществить управление иным образом.

Например, чем-то еще сторонним, не настаивая на том, что надо одеваться и идти, а чем-то сторонним отвлечь его внимание от того, в чем он там заигрался. И когда удалось отвлечь его внимание куда-то, можно уже привлечь его внимание к тому, что надо одеваться и идти. Тогда в нем проявляется субличность послушного мальчика. Если бы она сообразила, решила, что произвольность на ее стороне, это ей нужно искать варианты управления — ситуация могла бы разрешиться.

4.

Еще несколько дополнительных комментариев.

Во-первых, нужно сказать, что она себе позволяет этот срыв настолько, насколько позволяет. По формуле: если нельзя, но очень хочется, то можно. Могла ли бы не позволять — это другой вопрос. У людей есть же, должны быть обязательно в составе их Эго запреты, которые переходить нельзя. Если бы у нее был такой запрет, то ситуация крика бы не сложилась.

Но здесь есть трудный момент. Она потом, обдумывая эту ситуацию (а она, конечно, ее обдумывает), чувствует, что ей неловко, неудобно, стыдно, она надеется, что «никогда больше». Она думает, что у нее есть выбор не сорваться и не начать кричать в тот момент, когда она срывается и начинает кричать. Это ошибка, потому что в этом моменте у нее выбора нет, с ней все происходит так, как происходит.

Во-первых, в ее Эго заложена программа, что так можно, во-вторых, в ее Эго заложена программа, как это происходит: вот она усиливает давление, потом оно переходит в противостояние, а потом во враждебность, и т. д.

Если ей это все рассказать, если она сумеет это все понять, то она поймет, что ее задача — искать другие способы управления в этой ситуации и искать момент, где нужно переходить на другие способы управления. Понять, что она оказывается в ситуации, где давление не сработает, и поискать чего-нибудь еще. Как это у Бэндлера, моя любимая формула: «Если вы что-то делаете, и оно не работает, попробуйте сделать что-нибудь другое».

Во всей этой ситуации, которая многообразна, многовариантна, у разных людей могут быть разные поведенческие и эмоциональные констелляции, но мы интересуемся нашей темой, злобой. Мать, вроде бы, переходит в состояние враждебности, она начинает с ним воевать, но при этом состояние враждебности сильно ограничено тем, что он — ее ребенок, поэтому реально действительно воевать с ним нельзя. Соответственно, то, что мы называли яростью, говоря ранее о нормальных эмоциях, как об эмоции, сопровождающей битву, здесь не уместно. Эта ярость переходит в злобу как желание сделать больно.

Рекомендации для матери. Во-первых, заметить, что это обычная, типичная ситуация и ее надо прорабатывать, она сама собой не рассосется и ни на каком волевом усилии она ее не преодолеет. Сделать эту типичную ситуацию темой своей работы. Здесь нужно переходить на «медленную» оценку ситуации, т. е. на анализ, и нужно понять, что происходит. Хотя для этого нужно преодолеть стыд, сожаление и т. д., что мешает пристально на эту ситуацию посмотреть.

Во-вторых, заранее поискать средства управления, не надеясь на то, что «это же мой послушный мальчик», а понимая, что мальчик может быть непослушным, и бывает, и с этим надо иметь дело. Нужно искать средства, возможности управления сложной ситуацией.

Здесь уместна моя любимая ссылка на Экзюпери. Король на некой планете спрашивает: «Если я приказываю что-то своим министрам, а они не выполняют, кто виноват, министры или я?» С намеком, что виноват-то, конечно, я.

Технически — иметь запас времени. И дальше ей имеет смысл проработать контекст, т. е. обиду на ушедшего мужа и проч., что проявляется в ситуации. В частности, ей нужно установить правильные отношения с ребенком и к ребенку, т. е. не рассчитывать на миф, что «он мой хороший мальчик», а посмотреть, какой он на самом деле, каковы отношения на самом деле и как их нужно строить.

5.

Следующая ситуация — домашняя ссора. Муж пришел домой с работы усталый, получил к носу миску с супом, поел, что-то буркнул, завалился на диван. Жена обижена, что ее не заметили, расстроена, ей дискомфортно. Она отрабатывает свой дискомфорт в тексте: «Хоть бы тарелку на кухню отнес», понимая, что это не работает. Он ей привычным образом отвечает: «Не мужское это дело». И тут она, совсем разозленная, находит возможность его ударить: «С твоей зарплатой только мужские дела и делать». Она знает, что для него это болезненно, что он болезненно переживает свою небольшую зарплату, не умеет с этим обойтись. Она в своей злобе сделала ему больно. Он в ответ находит, чем уязвить ее. Он говорит ей: «Сидишь дома целый день, а тебе еще и тарелки носи». А для нее это болезненно потому, что она лишилась любимой работы из-за необходимости сидеть с ребенком. И дальше ссора и ругань на весь вечер.

Что происходит. Вроде, агрессия, вроде, конфликт, но в этом конфликте никто ничего не собирается добиться. Заранее известно, что все останутся при своих. Такие ссоры с определенной периодичностью могут продолжаться месяцами и годами. И та же стоячая волна — накопление напряжения — разрядка. Некоторое время мир до следующей сцены.

Если мы смотрим на эмпирические ситуации, там происходит много всякого разного, но мы постараемся сосредоточиться на нашей теме, на чувстве злобы.

Она чувствует себя ущемленной, ей причинен дискомфорт. Она хотела от него какого-то внимания, «хоть бы спасибо сказал». Она теперь держит его за обидчика. Она хотела бы определенной совместности и, в частности, эта тарелка для нее не сама по себе важна, а тоже как знак определенной совместности. А он ее не замечает, он ее исключает из совместности и как бы вообще исключает из существования, если она рассчитывает на него в утверждении своего существования.

И вот она ему мстит, т. е. восстанавливает свою субъектность. Есть такое определение, что месть — это восстановление субъектности. Ущерб был нанесен, и некто был объектом этого нанесения ущерба и потерял в этом свою субъектность. И, мстя, он восстанавливает субъектность. Мы говорим здесь не о социальных традициях мести и даже не о мести за другого. Мы говорим о месте в этом узком смысле.

Мстит она ему, объявляя его не «окей», он «плохой». Она уже изначально указала на «неокейность» его поведения, сказавши: «Хоть бы миску отнес». Но там она получила отбой: «Не мужское это дело». И тогда она находит другую «неокейность», не связанную с ее текущим дискомфортом, но зато не отбиваемую: она уязвляет его по какому-то его слабому месту. Она зла, и выражает свою злобу, ударяя его тем, что объявляет его не «окей». Эмоция злобы: она получила урон и как бы вступает в драку, но ей запрещено, поскольку это «свой», наносить реальный урон, т. е. действительно сражаться против противника. Вместо этого она псевдо сражается, не нанося ему реальный урон, а причиняя ему боль.

Важно сказать, что это чувство злобы не имеет ничего общего с садизмом. Ее удовлетворение не связано с тем, что ему больно. Ее удовлетворение связано с тем, что она сделала ему больно, что она нанесла удачный удар. В собственно битве удовлетворение удачного удара связано с процессом битвы. А тут это принимает превращенную форму. Удачный удар не потому, что он потерпел урон и ослабел в битве, а потому что ему нанесен удар и он чувствует этот удар как боль. При этом она разряжает напряжение, зато увеличивает напряжение у него. Он, соответственно, ответит, и дальше оно вот так и пойдет. Он становится противником, ему наносятся удары, но при этом ему как «своему» нельзя наносить реальный ущерб.

В сухом остатке для того, чтобы находить выход, нужно либо искать других путей управления, а они всегда есть, либо смириться с невозможностью управления и пересматривать отношения.

Например, он мог бы избежать ссоры, понимая, что ей нужно какое-то утверждение, доказательство совместности. Он мог бы, — хотя ему больше всего хочется плюхнуться на диван, и чтобы от него отстали, потому что он устал, — но он мог бы улыбнуться, сказать ей спасибо, сказать, что суп был вкусный, что ему приятна ее забота. А дальше сказать: «Ой, извини, я что-то совсем так устал, что только валяться могу». Все довольны, ссоры нет.

С другой стороны, если ей нужна совместность, она могла бы подойти к нему, спросить, понравился ли ему суп. Она-де специально для него положила туда побольше морковки, и т. п. То есть обратить на себя его внимание, не упреком, а каким-то мягким согласным способом. Контингентности почти всегда здесь есть. Хотя может быть, что он действительно в этот момент не может или не хочет обратить на нее внимание — если он работает на двух работах, чтобы содержать семью, т. е. ее и ребенка, и еще учится, чтобы впоследствии еще лучше содержать ее и ребенка, и действительно дико устает и ему совершенно не до нее. В его мифе нужно работать и учиться, чтобы содержать семью, а что семья — это живые люди, в мифе как-то не прописано.

Если возможности управления в нужную сторону нет, тогда нужно пересматривать отношения, т. е. находить меру «свойскости», уместные формы «свойскости», перестраивать миф с оглядкой на реальность, перестраивать, насколько возможно, организацию, представление о том, кто кому и что должен — нужно перестраивать отношения. От полного расхождения, если это возможно, если принимается такое решение, до какой-то оптимальной меры «свойскости» по всем углам нашего четырехполюсника.

Фишка в том, чтобы произвольность поведения не делегировать на сторону партнера, а взять себе. Не полагать, что это партнер что-то со мной делает, а смотреть, что я могу сделать с этой ситуацией.

6.

Теперь мы можем доопределить, что такое злоба. Это переживание тупика в отношениях, реакция на этот тупик. Причем сам этот тупик приписывается произвольности партнера при отказе от собственной произвольности, от поиска вариантов собственного поведения.

То, о чем я рассказываю, тесно связано с понятием ресентимента. Понятие ввел Ницше, потом его подробно обсуждал, посвятив этому целую книгу, Макс Шелер. Но в этом понятии много не очень качественной философии и совсем некачественной социологии, так что туда мы не пойдем. Что необходимо оттуда взять и почему это понятие так важно для нас — это мысленное психологическое действие, которое вызывает соответствующие чувства, в том числе злобу. Это представление себя жертвой какого-то обхождения, т. е. мой дискомфорт связан с тем, что со мной так обошлись. И позиционирование себя как слабого, с которым обходятся, а на другом конце представляется кто-то сильный, кто имеет возможность так со мной обходиться, и мог бы этого не делать и, будучи сильным, обо мне позаботиться.

Выход из этого состояния, из клубка эмоций, связанного с ресентиментом, в который злоба входит как основной компонент, — выход, прежде всего в принятии своей произвольности, в том, чтобы не назначать себя слабым относительно кого-то сильного, а просто утвердившись в своей произвольности в отношении собственной ситуации. Поиск вариантов контингентности, — либо вариантов управления, либо пересмотр отношений.

Нужно иметь в виду типологию тех, кто на другом конце. В лучшем случае на том конце может быть человек, который хотя бы иногда бывает в сознании. И можно, поймав его и будучи самому в сознании, о чем-то договориться. Во-вторых, там может быть человек вполне механический, но имеющий свои интересы, свои программы, т. е. какой-то не просыпающийся, но психически определенный человек. И наконец, возможна ситуация, когда, там вообще никого нет, а есть просто набор нехитрых механических программ.

Нужно иметь в виду, что на том конце человек, скользящий по своим субличностям. И дальше, наконец, нужно иметь в виду, что я сам — человек скользящий по субличностям и не так уж часто бывающий в сознании и способный проявлять волю. Когда я занимаюсь этой Работой, мне нужно запроектировать и создать такое обустройство, имея в виду весь четырехполюсник, которое при наличных партнерах могло бы работать и могло бы партнеров удовлетворять.

Итак, от ресентимента возвращаемся к более узкому представлению о злобе. Злоба — это враждебность к «своему», противоречие, тупик. Отказать противнику в «свойскости» вообще по каким-то причинам невозможно, по организации ситуации или по мифу.

Миф о «свойскости» устроен следующим образом. «Свой» — это, во-первых, хороший, т. е. тот, кто делает мне хорошо, как я себе это представляю, и не делает мне плохо. Во-вторых, «свой» — это управляемый в соответствии с хорошестью, т. е. я могу добиться от него, чтобы он делал мне хорошо, как мне нужно, и не делал плохо.

Миф о «свойскости» — он, конечно миф, потому что так не бывает. Нужно много психотехнической изощренности и тонкости анализа по четырехполюстнику, чтобы организовывать действительно удовлетворяющие отношения. А злоба — это агрессивная реакция на чувство тупика в отношениях, т. е. невозможности добиться этой самой «свойскости» от того, кто неизбежно и обязательно считается «своим».

Отрицательные эмоции нужно не отыгрывать, но и не вытеснять. А нужно с ними на них смотреть, с ними обсуждать, что они хотят сказать, нужно ее, эту отрицательную эмоцию расспросить.

Что же хочет сказать нам злоба, когда мы сажаем ее напротив себя и расспрашиваем? Она говорит следующее. Она говорит нам, во-первых, что фрустрируется некоторое ожидание «свойскости», т. е. управляемости и хорошести. И мы знаем, что с этим можно и нужно что-нибудь делать. А делать что: во-первых, понять, чего ты на самом деле хочешь. Например, жене понять, что не в тарелке дело, а хочет она внимания. Это не так элементарно, к сожалению, не всякая женщина это способна понять и многие вполне могут зациклиться на этом оскорбительном «даже тарелку на кухню не отнес», и поехало.

Во-вторых, принять свою произвольность в обхождении с ситуации. В частной ситуации поискать возможности управления. Как правило, в частной ситуации они есть, и их гораздо больше, чем обычно думают. И в пределе пересмотреть и установить оптимальные для себя и для партнера (если это возможно) отношения с партнером по четырехполюснику.

Вот так разрешается очень часто практикуемая так называемая отрицательная эмоция злобы.