Базовый практикум психотехнической коммуникации мы по-домашнему называем «бейсиком». Термин прижился в Мастерской, так что не хочется от него отказываться, тем более, что он будет встречаться во многих других текстах. В этой лекции я коротко очерчу основные положения, на которых этот практикум основан, и расскажу о его простейшей схеме. В других текстах можно найти важные подробности и аспекты темы, а также возможные усложнения.
1.Почему для работы над собой человеку нужны другие люди?
Как сказал один толковый автор (И.Н.Калинаускас), «человек сделан из людей». Большая часть того, что есть в человеческой психике, попало туда из взаимодействия с различными людьми путем интериоризации — присвоения, «овнутрения» психикой того, что ранее было внешним. И чтобы в присвоенном разбираться, тоже нужны Другие.
Дело в том, что Другие Люди «сделаны из людей» не совсем так, как я сам. Каждый «сделан» по-своему, хотя все из сходного материала. (Тот же автор говорит, что человек — создание «штучное»). И для того, чтобы начать понимать это практически (а не на уровне «общих соображений»), чтобы задаться вопросом, как же «сделан» я сам, как у меня «это устроено», мне нужно сопоставить себя с Другими, которые сделаны из того же (в пределах данной культуры, субкультуры, суб-суб-культуры, и т.д.) материала, но иначе.
Но для этого к Другим, со-участникам в Работе, нужно относиться особым образом и особым образом строить «общение-по-Работе».
В обычной жизни, в обычном общении нам постоянно друг от друга что-то нужно — очень многое и на разных уровнях. Во-первых, часто нам друг от друга что-то нужно практически. Это самое понятное и самое легкое: «Мадам, передайте мне, пожалуйста, соусник. Не будете ли вы добры передать также и салфетку, потому что соус почему-то пролился на скатерть...» Ясное дело, что тут уж не до внимания к собеседнице.
Кроме того, совершенно обычным фоном нашего общения оказывается то, что мы хотим друг от друга какого-то включения в свое психическое поле. Если я в автобусе говорю соседу: «Сойдите, пожалуйста, с моей ноги, потому что мне неудобно, когда вы на ней стоите», — это не только практическая коммуникация; уж будьте уверены, я ухитрюсь сказать это таким образом, чтобы человек почувствовал себя Редиской, а я выглядел незаслуженно и серьезно Обиженным...
Такого рода «накруты» постоянно присутствуют в нашем общении. Нам нужно друг от друга какого-то отношения, нужно, чтобы другие люди включились в нашу ситуацию, приняли на себя какие-то роли, которые мы им назначаем. Мы хотим определенных взаимодействий.
Поэтому, в частности, мы в обычном общении почти неспособны проявить действительный интерес к тому, как живет другой человек сам по себе. Если он как-то прижал мой хвост, мне не до того, чтобы интересоваться, как он там живет: мне, во-первых, надо как-то вытащить свой хвост, но это даже не пол-дела, а одна десятая; дальше мне нужно развернуть коммуникацию по поводу этого события таким образом, чтобы получить массу всяких психологических дивидендов, — чтобы я почувствовал себя правым, а он виноватым и т.д. И наоборот, если я наступил ему на хвост, тоже будет масса «цепляний» друг друга по этому поводу. Говорят, что труднее всего спокойно и разумно относиться к тому, кому ты сделал что-то нехорошее...
Для начальной работы лучше, если ваши партнеры по практикуму минимально связаны с вами «по жизни». Если каких-то связей не удается избежать, нужно стараться не задействовать их во время работы (а позже можно будет сделать их предметом самой Работы). Тогда мы обнаружим, каким может быть общение, если мы не запускаем в собеседника свои «крючки», — не привлекаем его на свою сторону, не жалуемся ему, не ждем сочувствия. Мы можем пережить то, что я называю «бескорыстным интересом», — остановить привычные взаимодействия с людьми и поинтересоваться, как живут разные люди сами по себе, независимо от того, чем они могут быть нам полезны «практически» и психологически.
Тут нас ждет масса открытий. Мы можем, например, с удивлением обнаружить, что вещи, которые мы считали сугубо индивидуальными, очень распространены. Мой «скелет в шкафу» (так страшно, что о нем кто-то узнает) может оказаться стандартной принадлежностью стандартного стенного шкафа в стандартной квартире. С другой стороны, мы можем узнать, что вещи, которые мы считали само собой разумеющимися и общераспространенными, у других обстоят совершенно иначе, что для кого-то это не только не само собой разумеется, а даже вообще совсем не так. Узнавая это, мы имеем возможность значительно переосмыслить детали своей собственной жизни.
Очень важно подчеркнуть, что этот практикум, будучи начальным этапом работы, не только не предполагает, но категорически запрещает какие бы то ни было «психотерапевтические» действия в отношении друг к другу. В частности, не пытайтесь, пожалуйста, «помогать» друг другу, жалеть или утешать друг друга, давать советы, друг друга «лечить». Все это полностью и совершенно исключается той установкой, которую нужно принять в этой коммуникации.
Впрочем, отказавшись от всех попыток делать это намеренно и искусственно, мы имеем тем больший шанс получить во многих отношениях реальное продвижение и значимые результаты, в том числе иногда и психотерапевтические.
2.
Поговорим теперь о некоторых технических правилах Бейсика.
Формально занятие начинается с того, что участники разбиваются на тройки (роль третьего участника — супервизора — будет описана ниже), и один из участников рассказывает другому, как обстоит его жизнь в некотором, заранее обозначенном аспекте — например, рассказывает о каком-нибудь недавнем событии из своей жизни.
Первое правило такой коммуникации состоит в том, что все содержание целиком и полностью принадлежит рассказывающему. Поначалу реально соблюдать это правило очень трудно. Слушающему все время хочется как-то «подвинуть» рассказчика — высказать свое мнение, дать оценку, как-то повлиять на содержание рассказа.
Мой опыт показывает, что если человеку удается хотя бы чуть-чуть схватить вкус общения, свободного от такого вмешательства, сразу и резко меняется его общение и в обычной жизни. Почему?
Общаясь в быту, мы обычно автоматически предполагаем, что находимся с собеседником на одном и том же поле и говорим об одном и том же. На самом деле это не так, потому что у одного собеседника психическая реальность одна, а у другого — другая. В предлагаемой работе мы будем иметь возможность убедиться в этом практически.
В обычном общении это различие реальностей не осознается; мы думаем, что говорим про одно и то же на одном и том же поле. Поэтому, когда собеседник на этом поле видит, — или, не дай Бог, делает, — что-то не так, как нам бы хотелось, мы начинаем всячески ерепениться. Мы либо пытаемся заставить его двигаться на этом поле по нашим правилам, либо чувствуем себя вынужденными двигаться по его правилам. Ясно, что и из того, и из другого возникает масса неудобств как для нас, так и для нашего собеседника.
На этом практикуме мы имеем возможность очень внимательно и тщательно отработать как раз эту сторону общения. Слушающему нужно все время помнить, что его собеседник рассказывает о своем событии в своей жизни, на своем поле, меж тем как слушающий живет на другом психическом поле.
Я предложил бы здесь такую метафору: идешь вечером по улице, видишь незашторенное окно и уж конечно посмотришь в него; смотришь с улицы в это окно и видишь, как там люди живут. При этом не имеешь никакой возможности взаимодействовать с этой жизнью. На этом практикуме создаются особые условия: рассказывающий о событии как бы приглашает расспрашивающего посмотреть на свою жизнь. То, что человек рассказывает, — нечто вроде открытого окна, создающего такую возможность.
Здесь есть одна тонкость. На практике мы сразу же увидим, что необходимо очень интенсивное взаимодействие, интенсивное сотрудничество между рассказывающим и расспрашивающим, чтобы состоялся сам разговор. Но это касается процесса разговора, а не содержания рассказа.
Еще раз: даже если событие, о котором идет речь, — проблемное, если человеку в этом событии несколько дискомфортно, задача слушающего и расспрашивающего ни в коем случае не состоит в том, чтобы пытаться с этим что-то «делать», чтобы помогать, как я обычно это называю, «бедным девочкам».
Еще об этом можно сказать так. Когда Шерлок Холмс приезжает на место события, он внимательно все осматривает, очень многое узнает, его проницательность позволяет ему о многом догадываться. Но он проводит свое исследование таким образом, чтобы не оставить там, на месте события, никаких следов, чтобы не вмешаться своим осмотром в это событие. Такова установка, которая необходима в этом общении: не оставлять следов на чужой территории, помнить, что эта территория — чужая.
Еще один образ: рассказывающий пригласил нас посмотреть на свою жизнь как бы в музей, и поэтому надо надеть мягкие войлочные тапочки, чтобы не наследить.
Это требует определенного мастерства, и учиться этому мастерству — первая задача «практикантов» Бейсика. Поначалу не все будет получаться, потому что этот способ общения резко противоречит всем нашим привычкам; привычнее сразу лезть друг к другу в душу , даже не сознавая этого.
Человек, который в состоянии обратить внимание на ближнего, заметить, что в сходной, вроде бы, ситуации, ближний живет иначе, чем он сам, — это уже чуть-чуть другой человек. Он становится добрее, внимательнее; он в большей степени сам стоит на собственных ногах и готов позволить это другому. Он начинает понимать, что у него тоже не все очевидно, что у него тоже есть свои идиосинкразии.
3.
До сих пор я говорил преимущественно об установках расспрашивающего. В чем же задача рассказывающего?
Прежде всего, участники работы могут прожить (извлекая из этого драгоценную квинтэссенцию опыта) только тот материал, который они же и предложили. Если они попытаются отделаться незначимыми, например, событиями, их разговоры будут пустыми. Если человек рассказывает о событии, которое ему самому неинтересно, то и его собеседникам будет неинтересно.
С другой стороны, достаточно понятно, что у каждого из нас в шкафу есть «скелеты», которые мы очень бережем от чужого глаза, которых мы боимся, стыдимся и пр. У каждого из нас масса такого, о чем посторонним людям не скажешь. И сколько бы мы ни уславливались о «тайне группы» или тайне работающей тройки (при работе в группе люди могут договориться, что какие-то вещи они обсудят только втроем, не вынося это на общий круг), все равно очевидно, что всего не расскажешь. Да это, вообще говоря, и не нужно.
В такой работе мне кажутся очень важными требования хорошего вкуса. Я категорически против тенденций (свойственных некоторым психологическим группам ) «класть кишки на стол». Мне это кажется столь же неуместным, столь же неправильным, как рассказывать незначимое или пустое. Мы должны с самого начала учиться психологическому «такту».
Рассказывающему (не без помощи расспрашивающего, конечно) нужно пройти между этими двумя границами, Сциллой и Харибдой, — малой значимостью и слишком большой нагруженностью. Он может рассказывать то, таким образом и с такими подробностями, что, каким образом и насколько кажется ему уместным, значимым, важным и психологически интересным.
Еще одна рекомендация: ничего не выдумывать, — ни ради литературных прикрас, ни ради соображений тайны. Нам нужно настолько, насколько это возможно, иметь дело с реальным материалом, который отличается от выдуманного тем, что он живой, и потому обладает массой связей с другими частями нашей психики, которые могут постепенно выявляться. А выдуманный материал таким реальными живыми связями обладать не может.
Быть правдивыми и искренними очень трудно, это требует мастерства и искусства; это удастся не сразу. Поэтому часто может получаться, что человек начинает рассказывать, идет по какой-то линии, а потом вдруг чувствует, что он немного «заврался». Не бойтесь таких моментов, — это нормально, естественно и почти неизбежно; давайте себе и друг другу право вернуться назад, стереть с доски часть рассказанного, переиначить, пере-рассказать. Относитесь к этому, как говорят психологи, «толерантно», т.е. простите это себе и другим, и будьте готовы в любой момент дать возможность «нового старта».
Что делает рассказывающий, чтобы «впустить» собеседника в свое, например, событие? Поначалу он просто рассказывает об этом событии. Затем он скорее всего получает ряд вопросов.
Здесь действует следующее правило: слушающий-расспрашивающий имеет право спросить обо всем, что ему кажется интересным и имеющим отношение к делу; здесь нет никаких ограничений. Спросить можно обо всем. Вместе с тем, рассказывающий имеет право на какие-то вопросы отвечать, а на какие-то — нет. Т.е. мера открытости, которую он выберет, — его дело, это его выбор.
Что должно получиться в результате этой беседы? Это может выглядеть следующим образом. После того, как кто-то расскажет о событии, кто-то выслушает, а потом расспросит, расспрашивающий должен настолько войти в событие рассказывающего, чтобы быть в состоянии рассказать о нем. При работе в группе это можно сделать, собравшись снова в большой круг, где расспрашивавшие о событиях расскажут о них (с разрешения рассказывавших, конечно) всем остальным.
Ясно, что рассказывавший получит шанс узнать много нового и интересного, потому что как бы ни было велико взаимопонимание, искажения всегда тоже велики. И это само по себе интересно.
Но в общем задача работающей пары — прорисовать, как на экране, или на холсте, который находится «между» ними, событие таким образом, чтобы оно стало более или менее понятным, создать, как говорят психологи, «хороший гештальт» события.
Для себя, в своей памяти, человек может обозначить событие просто одним коротким символом, мгновенным визуальным образом или одним словом, максимум одной фразой. Он про него все помнит, все знает. А когда он об этом рассказывает, это разворачивается в длинный текст. И еще нужно, чтобы этот текст был понятен слушающему. И они вместе должны создать нечто, что уже будет более или менее понятно всем остальным: из факта внутренней жизни сделать нечто доступное изложению и доступное пониманию группы (или «тройки»).
С другой стороны, не стоит делать из этого псевдо-литературное произведение, историю, которую можно бы быть рассказать про кого угодно, но не имеющую отношения к данному конкретному живому человеку. Нужно, чтобы каждое событие, которое будет рассказано, было не отчужденным рассказом, чтобы оно было событием именно этого человека, чтобы мы получили возможность через это событие, как через окно, посмотреть на жизнь человека.
4.
Мы говорили о том, что расспрашивающему не следует «оставлять следов» на территории собеседника; но при этом в самом процессе взаимодействия — рассказывания и расспрашивания — его роль очень велика и от него требуется значительная активность. Почему?
Рассказывающий погружен в содержание. Если событие, о котором он рассказывает, для него эмоционально нагружено, значимо, весомо, он может начать в нем «тонуть», — вновь с ним отождествляться, переживать его заново, говорить как бы «изнутри» события, обращаясь к его участникам. А расспрашивающему нужно получить в конце концов достаточно ясный образ этого события.
Для этого ему нужно, во-первых, манерой своего слушания и своими вопросами организовать общение — так, чтобы собеседнику было легко и комфортно, чтобы захотелось что-то ему рассказывать. Во-вторых, ему нужно так «структурировать» разговор, чтобы получить весь необходимый материал и организовать его в «гештальт» события, выделив фигуру и обрисовав значимый фон.
Таким образом, он не просто слушатель, он именно «расспрашивающий», и его роль в организации как процесса, так и содержания этой беседы очень велика. Здесь он начинает учиться определенному мастерству.
Рассказывающий, впрочем, тоже имеет возможность узнать много неожиданного и тоже овладевает определенным мастерством. Хотя, казалось бы, мы все взрослые люди (и, как правило, думаем, что уж поговорить-то мы умеем), но в действительности это — непростое дело. Не пугайтесь того, что это трудно, но не забывайте учиться; навыки обеих позиций в дальнейшем нам будут совершенно необходимы.
Одна из трудностей такого общения, которая предъявляет к участникам значительные требования и вместе с тем создает большие возможности, состоит в том, что в этой работе необходимо «распараллеливаться», то есть разделять свое внимание между содержанием того, о чем идет речь (например, события, которое происходило «там и тогда»), и процессом, который происходит в данный момент, «здесь и теперь». Т.е. нужно быть одинаково внимательными (но как бы в разных частях своего «психологического процессора») как к тому, что рассказывается, так и к тому, как проходит процесс общения.
Обозначение этой особой функции и помощь в ее осуществлении — специфическая задача супервизора. Супервизорами обычно (хотя не обязательно) просят быть более опытных людей. Специальный интерес супервизора, его специальное дело — внимание к процессу коммуникации.
Но независимо от наличия супервизора, оба «работающих» участника беседы, — и рассказывающий, и расспрашивающий, — должны уделять этому какую-то часть своего внимания. Чем в большей степени это удастся, тем значительнее будет как рост их мастерства, так и успех их конкретной работы.
Расспрашивающему необходимо следить, как собеседник рассказывает — как он выражает свои эмоции, как он их скрывает, о чем он охотно рассказывает, о чем умалчивает. Рассказывающему тоже полезно обращать внимание, как его слушают, — на что собеседник в большей степени реагирует, что ему более, а что менее интересно, как он выражает и скрывает свои эмоции, и т.д.
Как говорил Виттгенштейн, во всяком тексте (а тем более во всякой беседе) кое-что «сказывается» в самом содержании беседы, а кое-что «показывается» устройством текста, тем, как он произносится, поведением собеседника и пр.
В психологических терминах можно сказать об этом так: есть семантика общения — то, о чем идет речь; а есть прагматика — то, что происходит в процессе общения. В некоторых школах психотерапии процессу, т.е. тому, что происходит «здесь и теперь», в данный момент, уделяют даже больше внимания, чем содержанию. Я лично сторонник равновесия: мне кажется важным и то, и другое; эти стороны дополняют друг друга. То, как ведет себя собеседник, является дополнением к тому, о чем он рассказывает, и наоборот. То и другое вместе создает «объем».
Читайте также:
Базовый практикум внимательного общения - введение